Ворошилова бригады имени Ленина Брестского соединения:
Я спрыгнул с платформы и побежал по путям к крепости, гордый доверенным мне важным поручением Воробьева. Вдруг на вокзале грохнул сильный взрыв. Он словно подхлестнул меня. Подумалось: как вовремя мы отправили состав! В ушах все еще стояли отчаянные детские вопли, крики обезумевших матерей, гул толпы, штурмующей вагоны во время этой невообразимой посадки. Если бы не решительные действия нашей милиции, в панике, начавшейся на вокзале, женщинам, у которых руки были заняты детьми, к вагонам бы даже не подступиться. Наши ребята держались просто молодцами. Хотя у каждого, кроме тех, кто жил в окрестных деревнях, в пылающем городе оставались жены, матери, дети, все сотрудники милиции явились в отдел в считанные минуты после первых взрывов. Быстрее, чем позавчера по учебной тревоге.
Я пришел служить в линейный отдел после выписки из госпиталя, после второго боевого ранения, пробыв в армии четыре года, если считать и то время, когда был воспитанником 204-го гаубично- артиллерийского полка. Побывал в боях на озере Хасан, и на финском фронте, заслужил две медали «За отвагу». И потому на первых порах ощущал некоторое свое превосходство перед другими сотрудниками милиции, пока неожиданно для себя не открыл, что дисциплина у моих новых товарищей армейская, участвуя в операциях, все они неделями находились на казарменном положении, в каждой операции шли на риск. В полку мой авторитет стрелка был непререкаем. Здесь же, в милиции, мне пришлось тянуться за Андреем Яковлевичем: он ниже «девятки» пули не клал. Да и другие сотрудники старались не отставать.
Постепенно понял, что гордиться перед товарищами мне вообще-то нечем, а у них поучиться есть чему. То, что именно на меня пал выбор Воробьева для такого ответственного поручения, взволновало до глубины души. Сразу после отправки поезда меня на пути к отделу остановил командир отделения Семен Середа и передал приказ Воробьева немедленно отправиться в крепость, выяснить обстановку. Если вражеские действия не случайный пограничный инцидент, не провокация, а начало войны, попросить присылки на вокзал подкрепления, так как в этом случае враг обязательно предпримет попытку захватить железнодорожный узел.
— О результатах Воробьев приказал доложить ему лично, — сказал Середа и добавил, не скрывая тревоги: — Понимаешь, Лень, связи нет ни с кем. И нас всего шестьдесят восемь. Без тебя будет шестьдесят семь. От быстроты твоих ног и от твоей головы зависит, куда и чьи пойдут поезда. И наша судьба тоже! Воробьев так и сказал: «Направьте Мелешку — он разведчик!..
Было около пяти утра. Я бежал, зорко поглядывая вокруг. За Западным мостом, где до холеры было набито товарняка и кургузых польских паровозов, решил, что безопаснее двигаться между вагонами. Проскочил немного и вдруг заметил затаившегося между вагонами красноармейца, хотел было шагнуть ему навстречу, но возникло подозрение: «Что он тут, на путях, вынюхивает?» Бросилось в глаза, что форма сидит на нем как-то уж очень мешковато, пуговицы оборваны. Тут из-за кирпичной будки показались бегущие пограничники. Человек вскинул пистолет в их сторону, я рванул свой, и в тот же миг что-то заставило его повернуться, наши глаза встретились, оружие в его руках переместилось в мою сторону. От резкого движения гимнастерка лазутчика распахнулась — под ней была немецкая форма. Мой выстрел опередил диверсанта. Он упал без крика. Я забрал его парабеллум и кинулся дальше.
Со стороны крепости нарастал гром артиллерийских залпов. Неподалеку от Каштановой улицы увидел фашистов. Они шли клином по путям в сторону вокзала и к бункерам по направлению к электростанции. Я прикинул — человек двести, не меньше. В руках автоматы. Морды веселые.
«Нет, это не пограничный инцидент, — подсказал мне солдатский опыт. — Война!»
Мгновенье раздумывал, броситься ли к своим, предупредить их или бежать в крепость. Словно заново услышал слова Середы: «От быстроты твоих ног и от твоей головы будет зависеть, куда и чьи пойдут поезда». Нет, только в крепость! Я помчался что было сил на грохот артиллерийских залпов. Навстречу попались наши бойцы.
— Куда, дура, прешь? — кинул один на бегу. — Давай обратно!
Я только рукой махнул. Но на подходе к крепости понял: кругом немцы. Однако вернуться назад уже не мог — это значило бы не выполнить приказа.
Теперь я двигался с кошачьей осторожностью, скрываясь за деревьями, зданиями. Из-за угла одного из них мне наперерез двигался толсторожий, тоже в нашей форме. Но я уже понял, что к чему: гимнастерка топорщилась, как у того, первого, которого я встретил на путях, и еще выдавали ботинки — на толстенной подошве, автомат тоже был немецкий. Но даже потому, как спокойно он держался в то время, когда кругом все кишело фашистами, было ясно, кто он… Выстрелил, не раздумывая. Стояла беспрерывная пальба, на мой выстрел никто не обратил внимания, я схватил чужой автомат и припустил дальше.
Возле крепости гудела такая густая канонада, что заложило уши. И думать было нечего пробраться туда через ворота. Бросился к валу. Немцы меня заметили не сразу, а когда опомнились, открыли стрельбу. Но было уже поздно — я перевалил через вал. К валу со стороны крепости бежали красноармейцы, человек пятьдесят. Многие из них были без гимнастерок, в ботинках без обмоток. Меня остановил старший лейтенант, спросил, кто я и откуда. Услышав ответ, он весело крикнул, чтобы все слышали:
— Ну, ребята, с нами милиция. Значит, будет порядок!
Я оглянулся и то, что увидел, заставило промолчать о подкреплении для вокзала. Ребята здесь нуждались в ней не меньше моих товарищей. Мелькнула спасительная мысль: скоро подойдут наши войска и я сумею добиться отправки бойцов на вокзал.
Мы стали окапываться. Ураганная стрельба из пулеметов, автоматов и минометов не затихала. Мы отстреливались, но огонь нарастал с каждой минутой…
Рассказ Николая Мартыновича Янчука, участника обороны Брестского вокзала, секретаря комсомольской организации линейного отдела милиции:
Мы лежали на Западном мосту, сжимая в руках новые, недавно полученные в отделе винтовки, и напряженно разглядывали приближающихся фашистов. Никто из нас их прежде не видел. Ждали, когда подойдут совсем близко. Воробьев сказал: «Стрелять только по цели! Патроны беречь!» И мы ждали.
Они шли, растянувшись цепью во всю ширину путей, которые здесь, за мостом, разбегались особенно раздольно. Шли в три шеренги. Я начал считать и сбился со счета. Наверное, от волнения. И без счета было видно, что врагов во много раз больше, чем нас.
Они подступали все ближе. Уже можно разглядеть их лица. А Воробьев все не подавал команды. Зудели от нетерпения руки, ныла от напряжения спина. Тошно было глядеть, как нахально, совсем не таясь, идут фашисты по нашей земле, словно позируют для экрана. Без касок. Все обвешаны гранатами. Рукава засучены. Автоматы наперевес. Наверное, вот так, по-хозяйски, они проходили по городам Европы, чувствуя себя властителями мира.
Особенно запомнился один. Высокий, рыжий. На холеном лице — самодовольная ухмылка. Расстегнутый китель обнажал длинную белую шею. Я ненавидел их всех, но этого рыжего возненавидел с особой лютостью, вместив в нее все горе, которое нынче на рассвете обрушилось на мою Нину, леденящий страх за нее, крики обезумевших женщин на вокзале, ужас, застывший в детских глазах, всю порушенную нашу жизнь.
Вчера вечером мы с Ниной были в городском парке на симфоническом концерте. Слушали светлую незнакомую мелодию, смотрели друг на друга, и нам казалось: эта песня без слов о нашей любви. Еще месяца не прошло с нашей свадьбы. После концерта мы бродили в парке до полуночи, переполненные беспредельной радостью. Хмелея от нее, я чувствовал, что смогу достать с неба любую звезду и положить ее на горячие Нинушкины руки. Как цветок. А мелодия все пела и пела в нас, обещая долгое счастье…
И вот теперь этот рыжий, с гнусной ухмылкой, шел по нашей земле, топча мое счастье, и я даже не знал, где сейчас в пылающем городе моя Нина, жива ли, что будет с ней завтра.
Я взял рыжего на прицел. Фашисты подходили все ближе, а Андрей Яковлевич по-прежнему молчал. Нас немцы не видели и, судя по их веселым голосам, даже не подозревали, что встретят сопротивление на пути к вокзалу.
Когда наконец по знаку Воробьева грянули наши залпы, заговорили пулеметы, немало фашистов осталось лежать на путях, и мой рыжий тоже. Оставшиеся в живых кинулись врассыпную под защиту товарных вагонов.
