собрании подполковник милиции рассказал, что партия и правительство принимают эффективные меры по дальнейшему укреплению в стране правопорядка и законности. Но есть трудности, и немалые. Не везде еще изжиты инертность в предупреждении, пресечении и раскрытии преступлений, встречаются случаи нарушений социалистической законности. Необходимо привести в действие все резервы и возможности. Подчеркнув, что главный резерв в этом деле — это люди, кадры, которых в республике, в частности, остро не хватает, подполковник попросил собравшихся выделить из коллектива наиболее достойного кандидата. Зал притих. А затем из вначале разрозненных голосов уверенно сложилось единодушное мнение: рекомендовать коммуниста Н. Аллабердыева. Подполковник, по глазам видно, был доволен.
С Нурмамедом он встречался не в первый раз. Бывал у него дома, с женой говорил. И в принципе уже получил согласие Нурмамеда сменить профессию. Но то, что коллектив назвал сейчас именно Аллабердыева, очень обрадовало подполковника: значит, не ошибся в предварительном выборе. В заключение он сказал:
— Товарищи, позвольте напомнить вам слова Серго Орджоникидзе о том, что крестьянин судит о Советской власти не по тому, как к нему относится тот или иной народный комиссар, которого он, может быть, не видел никогда в своей жизни, а по тому, как к нему относятся в сельском Совете, в милиции. Эти слова не потеряли своего значения и сегодня. Мы уверены, что товарищ Аллабердыев оправдает ваше доверие, будет достойно представлять власть советского народа.
Домой шел со странным чувством. Жалко было науку бросать. Да и в милиции не обещали манны небесной, скорее — наоборот. В голове вертелось любимое изречение отца, что в переводе с туркменского означает: «Обмозговать надо».
Работая в библиотеке, Нурмамед много читал. Наиболее полюбившиеся стихи и отрывки выписывал, заучивал наизусть. И сейчас в его сознании сначала туманно, затем четче и четче в такт скрипу снега под ногами возникали слова из стихотворения Александра Межирова:
18 января 1970 года приказом по городскому управлению внутренних дел Аллабердыев был зачислен заместителем командира по политико-воспитательной работе дивизиона. Ему присвоили звание — лейтенант милиции.
Институт военных комиссаров, введенный по указанию Владимира Ильича Ленина в тяжелую для страны весну 1918 года, с некоторыми перерывами существовал более 22 лет и был упразднен в октябре 1942 года. Вместо комиссаров пришли замполиты. Но овеянный славой образ красного комиссара, олицетворяющий дух нашей партии, ее дисциплины, твердости и мужества, живет и поныне. И не только в армии, но и в милиции заместителей по политико-воспитательной работе нередко называют старым словом «комиссар», вкладывая в него уважение и к должности, и к человеку.
— Ну так что легче, комиссар, книжки читать или порядок поддерживать? — пошутил как-то при встрече подполковник Туваков, отличный офицер и прекрасной души человек, взявший с первого дня духовную опеку над Нурмамедом.
— А я не противопоставляю, Кули Тувакович.
— Правильно делаешь. А вот соединять эти понятия надо. Качество нашей работы зависит во многом от знаний, в том числе и книжных. А главное — чем лучше мы работаем, тем спокойнее другим эти книги писать и читать. Ты одно запомни: количеством мероприятий мало чего добьешься. Успех — в ежедневной, кропотливой работе в каждой службе, в каждом подразделении, с каждым сотрудником. Раньше не случайно говорили, что командир — это голова полка, комиссар — его отец и душа. А душа должна за все болеть…
Аллабердыев запомнил. Всего через год молодого замполита ставили в пример другим. Еще через год перевели заместителем начальника дивизиона дорнадзора по политико-воспитательной работе. Вот здесь и произошел случай, который вспомнился Нурмамеду после неудавшейся телефонной беседы с Хансахатовым.
Аллабердыев сопровождал группу велосипедистов. Завершалась традиционная гонка на призы Совета Министров Туркменской ССР. Последний этап шел на пригородном шоссе. Увлеченные борьбой спортсмены стремглав неслись по всей ширине дороги, движение по которой было приостановлено. И вдруг в шипение велосипедных шин ворвался угрожающе громкий звуковой сигнал. Обдавая колонну клубами пыли, мимо промчался легковой автомобиль. Патрульная машина догнала и заставила его остановиться. Нурмамед был уверен, что за рулем пьяный, и очень удивился, когда перед ним предстал совершенно трезвый, но наглый в своей уверенности тип.
— Мне некогда. К шефу спешу, — протянул он кончиками пальцев водительское удостоверение. — Сам, как миленький, через час принесешь.
— Вот теперь начнется, — сочувственно произнес шофер патрульной машины, подкатив к зданию управления. «Началось» действительно, скоро.
— Может, не будем связываться, — предложил было начальник, но, встретившись со взглядом зама, продолжать не стал. — Ну, смотри сам…
История тянулась почти неделю. Были и звонки, и просьбы, и увещевания. Но старший лейтенант милиции Аллабердыев был непреклонен: провинился — отвечай! Он твердо знал, что закон не может быть к одним строгим, а к другим снисходительным, кто бы за их спиной не стоял. Партийность, справедливость, гуманизм — все это заложено в самих наших законах. И поэтому по-настоящему партийно и честно только требование неукоснительного их соблюдения. Это воспитывалось в Нурмамеде с детства. Его отец Аллаберды Елдашев был председателем крупного колхоза. В первые послевоенные годы разрушенной, полуодетой стране был остро нужен хлопок, много хлопка. Колхоз расширял посевы. Отец днями пропадал в поле. Как-то вечером восьмилетний Нурмамед слышал, как мать жаловалась ему: мука кончилась, готовить не из чего, а в доме десять детей.
— Так оно тем лучше, что десять, — весело ответил отец и, подозвав старших сыновей, строго наказал им намолоть на ручном жернове побольше муки.
На следующий вечер, придя домой, отец вначале удовлетворенно посмотрел на стоящие под навесом четыре мешка. Но затем как-то быстро подошел к ним и, развязав один, потрогал муку рукой. Игравший во дворе Нурмамед видел, как переменилось лицо отца, как он вскочил на еще не расседланного коня и поскакал за ворота. Через некоторое время отец вернулся вместе с дальним родственником, заведовавшим колхозным складом.
— Твоя работа? — еле сдерживаясь, показал он на мешки.
— Я… Колхозу выделили…
— Сколько выделили?
— Шестьдесят мешков.
— А семей в колхозе сколько?
— Восемьдесят.
— Себе сколько взял? Чтоб через полчаса здесь этих мешков не было! Склад сегодня же передашь Аман-ага.
«Раз отступишь, сынок, где не надо, всю жизнь будешь, как рак, задом пятиться», — любил повторять отец.
Нурмамед не забывал эти слова. И никогда не жалел, что не отступил, даже когда было очень трудно. В конце концов правда всегда брала верх, как и в случае с тем горе-водителем. В дело вмешались
