Дело Ладжуна возникло необычно. Не с традиционного звонка по «02», не с крика о помощи, а сугубо оперативным путем, в глубоких недрах министерства…
Каждое звено милицейского аппарата периодически отчитывается о своей работе, составляя рапорты и сводки. Местные сводки объединяются в областные, те — в республиканские, и со всей страны они стекаются наконец в МВД СССР. На их основании уголовная статистика может судить о картине в целом: от характера и количества правонарушений до колебания числа их в течение года и даже времени суток. И вот при анализе сводок в один, как говорится, прекрасный день было обнаружено, что в различных союзных республиках остались нераскрытыми несколько десятков краж и мошенничеств, совершенных путем так называемого «предварительного вхождения в доверие».
Конечно, какие-то преступления, сколько ни бейся, приходится заносить в графу нераскрытых. Но когда набирается целая коллекция однотипных дел… Или уж милиция повсеместно разучилась ловить мошенников?
Чтобы разобраться, дела истребовали в министерство и просмотрели. Именно просмотрели, так как особенно изучать там было нечего: тощие папочки с заявлениями потерпевших и еще двумя-тремя бумажками. Однако даже беглый просмотр кое-что дал, причем определение причин, по которым следствие застопорилось (ради чего дела и прибыли в Москву), отступило на задний план, на передний же выдвинулась версия: а не совершены ли все эти «операции» одним и тем же лицом?
Взвесить «за» и «против» подобного допущения поручили Михаилу Петровичу Дайнеко.
На первый взгляд, решительно «против» была география происшествий. Когда Дайнеко нанес их на карту и попытался уловить логику перемещений преступника, то лишь руками развел. Если это был один человек, то он метался, словно угорелый. Двух преступлений подряд не то что в одном городе, но и в одной области не наблюдалось.
Сопоставление дат тоже, видимо, говорило «против». С карандашом в руке, словно в далекую школьную пору, Дайнеко решал простенькие арифметические задачки. В воскресенье в пункте А некто обманул гражданку Н. В понедельник в пункте Б некто обжулил гражданина М. Спрашивается, с какой скоростью должен был двигаться некто, если расстояние от пункта А до пункта Б равно 520 км по прямой?
Получалось, что в момент обмана гражданки Н. некто уже держал в кармане билет на самолет в пункт Б, а затем мчался с аэродрома на такси или попутной машине, чтобы успеть ко времени обжуливания гражданина М.
Но когда же он ухитрился наметить гражданина М.? И войти в доверие? Невероятная расторопность!
Еще одно «против»: разнообразие методов вхождения в доверие. Строго говоря, единого почерка не было. Во всяком случае, он варьировался в широчайшем диапазоне, что обычно не свойственно преступникам, отрабатывающим два-три приема. Рядовым преступникам.
Ну, а если допустить существование сверхмобильного, неистощимого на выдумки проходимца? Ведь были и свои «за».
Возраст потерпевшие называли в пределах 30—40 лет. Лицо все описывали как круглое и полноватое, с пухлыми губами, рост указывали средний. Цвет волос, правда, определяли неодинаково: то темный шатен, то брюнет, но восприятие цвета — вещь довольно субъективная. Зато все дружно подчеркивали украинский акцент и то, что мошенник был на редкость обаятелен и мгновенно вызывал симпатию.
Приблизительное сходство примет еще ничего не доказывало, но оно все же несколько подкрепляло версию единого преступника. А приняв ее, можно было и на хронологию взглянуть иначе и тоже усмотреть в ней маленькое «за»: хотя даты происшествий подчас буквально «сидели» друг на друге, но двух прямо совпадающих дат не нашлось ни разу.
Таковы были факты и соображения, на основании которых предстояло сделать вывод. И Михаил Петрович сделал его, стоя на столь шаткой почве, где дальше предположений, казалось бы, и двинуться нельзя.
— Орудует высокопробный ловкач, — доложил он руководству. — Един в пятидесяти лицах. Почему един? Потому что иначе мы имеем несуразицу: полчище вдруг расплодившихся всюду ловкачей, каждый из которых предпринял только по одной афере. Да еще, будто строго по уговору, в разные дни, чтобы время нигде не пересеклось!
Как видите, не премудрости криминалистики, не таинственная интуиция, но просто здравый смысл; и руководство согласилось с доводами здравого смысла и решило взяться за розыск неведомого ловкача.
Но отчего не воспользовались словесным портретом, спросит искушенный читатель, отчего не применили фоторобот, чтобы установить тождество личности?
Оттого, что в ту пору привычный ныне фоторобот был только-только разработан в НИИ МВД и широкого внедрения в милицейских подразделениях еще не получил. Для подробного же словесного портрета разыскиваемого преступника — при всем обилии потерпевших — не хватало материала. Конечно, в протоколах их заявлений внешность преступника фиксировалась, но лишь в общих чертах. И психологически это понятно. Сотрудники местной милиции с уверенностью ждали, что мошенник вскоре даст о себе знать вторым, третьим преступлением. Тогда-то и удастся его поймать. А он скоренько исчезал и выныривал уже где-нибудь в другом месте. И заведенное дело засыхало на корню. Чему, кстати, способствовало и поведение потерпевших, почти всегда убежденных, что исчезнувший с их деньгами или вещами человек вернется — уж слишком симпатичен для жулика. Скорее, с ним стряслось что-то неожиданное, считали они и заявляли «на всякий случай».
В такой ситуации официально объединять дела под общей «шапкой» не было достаточных оснований. Требовались новые, тщательно детализированные допросы, а те из потерпевших, кто лучше всего помнил преступника, должны были приехать в Москву и на приборе в НИИ воссоздать его портрет. Если он затем будет опознан остальными потерпевшими, значит, версия об одном неуловимом негодяе верна.
Руководство министерства приняло решение организовать бригаду, и в распоряжение Москвы были откомандированы сотрудники из ряда союзных республик. Возглавил их Дайнеко.
Бригада получила четкие инструкции. Надлежало выявить и передопросить всех свидетелей и потерпевших и выяснить: обстоятельства, при которых они сталкивались с обаятельным мошенником и становились жертвой обмана; его повадки, вкусы и привычки, вплоть до мельчайших черточек; города, где, судя по его рассказам, он бывал и когда; любые намеки на его прошлое, упоминания о знакомых людях; сведения о документах, которые он для какой-либо цели кому-то показывал, а также его корреспонденция (если он таковую получал или отправлял); характерные словечки, профессиональные знания или термины, которыми он пользовался в разговоре.
Короче говоря, надлежало собрать как можно больше информации о его личности, биографии и характере, потому что для тактики розыска важны не только факты, но и ясное представление о психологии преступника. Импульсивного прожигателя жизни станут искать иначе, чем хладнокровного игрока, просчитывающего свои действия на десять ходов вперед.
Члены бригады разъехались и через 2—3 недели начали возвращаться с «уловом».
На следующий день мы попали в небольшой, плотно заставленный канцелярскими шкафами кабинет Дайнеко.
Радушное рукопожатие, и без всяких предисловий: «Садитесь, слушайте, сами войдете в курс».
В кабинете сменяли друг друга педантичный следователь из Литвы Апелес; необычайно широкоплечий, двигавшийся с тигриной плавностью работник угрозыска Грузии Джонни Маткава; Борис Мудров, от «титула» которого по спине пробегали мурашки: старший инспектор Главного управления уголовного розыска.
Постепенно из их разрозненных докладов начала выстраиваться связная история. На карте перед Михаилом Петровичем от города к городу прочерчивались стрелки.
