Средиземноморья на основе компромисса. Система равновесия сил между державами Передней Азии, просуществовавшая вплоть до середины XIV в. до н. э., получила название
Египет в годы «Амарнского мирового порядка»
При сыне Тутмоса IV Аменхотепе III (1402–1365 гг. до н. э.) в Египте начался период стабильности. Несмотря на отказ от Северной Сирии, Египет сохранил за собой огромные территории Восточного Средиземноморья, за лояльностью которых следили египетские резиденты, опиравшиеся на гарнизоны в важнейших пунктах. Одной из самых дальних стран, подвластных Египту на севере, была Алашия (о. Кипр), откуда Египет получал медь в виде дани. На юге египтяне продвинулись далеко в глубь Нубии. О ее богатствах переднеазиатские союзники египетского царя с завистью говорили: «В стране твоей больше золота, чем песка». Показателем прочности позиций Египта в Нубии стало строительство во всех ее важнейших пунктах храмов египетских богов, прежде всего Амона. В отличие от своих предшественников- воителей, Аменхотеп III самолично выступил в поход (к южным пределам Нубии), по-видимому, только один раз, около 1398 г. до н. э. После династических браков с дочерьми царей Митанни и Вавилонии его внешнеполитическое положение настолько упрочилось, что, ссылаясь на египетский обычай, он отказал касситскому царю Кадашман-Энлилю I в руке своей дочери. Таким образом, изнурительные войны ушли в прошлое, и у Египта практически не осталось врагов.
В этой ситуации Аменхотеп III получил возможность заняться внутренними делами страны более основательно, чем его предшественники. Их могущество основывалось на поддержке двух влиятельных сил египетского общества – войска и жречества бога Амона-Ра, чтимого в столице страны – Фивах, где постоянно расширял и пополнял свое богатство за счет военной добычи Карнакский храм. Однако с прекращением масштабных войн в Азии значение войска, да и идеального образа стоящего во главе него фараона-военачальника, должно было несколько понизиться, а чрезмерное укрепление позиций столичного жречества могло обернуться и против самого фараона. Надо было искать новые опоры, которые сделали бы царскую власть прочной. В это время серьезное влияние на государственную власть начинают оказывать служилые люди, материально зависимые от фараона и поэтому преданные ему. Главной женой Аменхотепа III была Тэйе – женщина незнатного происхождения, дочь рядового служащего хозяйства одного из местных храмов. Представителем этого социального слоя был и один из главных сановников Аменхотепа III, выдающийся архитектор Аменхотеп, сын Хапу.
Серьезные изменения произошли в религиозной жизни и идеологии Египта. Аменхотеп III продолжал строительство в Фивах. В то же время к югу от Карнака, близ современного Луксора, он возвел новый обширный храмовый комплекс – Ипет-ресит (досл. «Южный покой»), где образ царя чтился намного больше, чем в Карнаке. Изображениям фараона, как статуям истинных богов, стали поклоняться в египетских храмах в Нубии (в современном Солебе), а затем и в самом Египте (в Мемфисе и, по-видимому, в Фивах). Большое значение для укрепления царского культа имели
Изменения в самосознании египтян в начале Нового царства
Большие изменения в жизни и самосознании древних египтян произошли уже в гиксосское время. Как уже указывалось, прежде всего это были перемены военно-технического характера (появление конного дела и флота), однако этим не ограничилось. Борьба с гиксосами и необходимость удерживать свою сферу влияния в Азии привели к серьезным изменениям в официальной идеологии Египта и общественном сознании египтян.
Именно при гиксосах Египет впервые в своей истории на опыте ощутил, что другие народы могут быть по меньшей мере не слабее, а то и сильнее, чем египтяне, а благодаря разветвленным связям гиксосской державы в Средиземноморье и Африке увидел себя частью необычайно многообразного мира. Победив гиксосов, Египет оказался в непрерывном военно-политическом противостоянии с великими державами Передней Азии.
Характерно, что, вопреки представлению о себе как о сакральных правителях не только Египта, но и мира, фараоны XVIII династии в переписке с государями Митанни и касситской Вавилонии, которая велась клинописью на аккадском языке, были вынуждены именовать их тем же титулом, что и самих себя, невольно признавая равенство с ними. Все это должно было привести к некоторому снижению в восприятии египтян роли их страны в мире – и это притом, что победы над чужеземными врагами стали занимать в обосновании власти фараонов несравненно большее место, чем прежде!
В III – 1-й половине II тыс. до н. э. египетские цари почти никогда не участвовали в войнах лично. Когда какие-либо тексты описывали войны Египта против своих соседей, победа в них обычно изображалась как дело нетрудное и заранее предопределенное, ввиду божественного происхождения и сакрального характера власти египетского царя. В текстах эпохи Нового царства Секененра и Камос предстают отнюдь не столь уверенными в победе. Секененра в упоминавшейся легенде о состязании в хитроумии с гиксосом Апопи II и вовсе стремится избежать военного столкновения с ним, прекрасно зная свою слабость. Камос же, доказывая собственным вельможам необходимость борьбы с гиксосами, говорит, что без этого не сможет стать подлинным сакральным царем, но вовсе не утверждает, что добьется в этой борьбе успеха. Далее мотив спора царя со своим окружением, которое исполняет при нем роль своеобразного штаба, становится стандартным приемом военных текстов XVIII династии: вельможи в начале кампании или накануне решающего сражения призывают фараона к чрезмерной осмотрительности и осторожности, а он отвергает этот совет, исходя из того, что риск, при должном искусстве полководца, есть залог победы.
Сам этот прием не имел бы смысла без признания того, что царь на поле боя подвергается определенному риску и должен проявлять мастерство полководца и личную доблесть не в меньшей мере, чем другие начальники в его войске. Успех в войне служил фараону доказательством помощи «породившего» его божества (именно поэтому цари XVIII династии делятся плодами своих побед в первую очередь со своим «отцом» Амоном-Ра, чтимым в Карнаке). Однако теперь победы достаются фараону также и ценой огромных собственных усилий. Это становится теперь главным мотивом текстов и изображений на царских памятниках и, по сути дела, обоснованием права царя на сакральную власть.
В связи с этим для некоторых царей острым оказался вопрос: что делать, если сослаться на подобные военные успехи в обосновании собственного статуса не представляется возможным? Мы уже видели, как войны Аменхотепа II с Митанни и его союзниками именовались «победоносными походами» (и описывались в соответствующей тональности!) вопреки тому, что было на самом деле. Однако Хатшепсут – женщина на престоле – даже независимо от военных успехов ее времени заведомо не могла изобразить себя разящей врагов с боевой колесницы. С трудностями такого рода сталкивался и Аменхотеп III, при котором войны в Азии сходят на нет. По-видимому, как раз по этой причине в идеологии именно этих царей особое место занимает подробное «прописывание» легенды об их рождении от божества: Хатшепсут включала соответствующие тексты и изображения в оформление своего храма в Дейр эль-Бахри, а Аменхотеп III попросту копировал их в Луксорском храме. Другим пропагандистским приемом «мирной передышки» при Аменхотепе III становится, как мы видели, его самообожествление (некоторые современные египтологи считают, что тенденция к этому проявилась уже при Тутмосе IV, который был вынужден прекратить борьбу с Митанни в Азии).
Длительные войны в Азии и Нубии в эпоху XVIII династии привели к переменам не только в официальной идеологии. По-новому стали относиться к своему участию в них и рядовые воины, и младшие начальники. Об этом свидетельствуют автобиографические надписи. Если в эпоху Древнего царства в надписях частных гробниц походы в чужие страны оценивались исключительно с точки зрения пользы для государства, то теперь их составители не стесняются говорить о личной выгоде от участия в войне (о вознаграждении за это и о захвате пленных и добычи не для царя, а непосредственно для себя). Само вознаграждение воинов
