В том же письме Хаттусили подвергает пассивность своего союзника еще более резким насмешкам. Тот писал, что не может присылать Хаттусили послов, так как их путь вдоль Среднего Евфрата проходит через ассирийскую территорию, и к тому же ему угрожают ахламеи. Хаттусили отвечал: «Теперь о том, что мой брат мне написал: “Что я послов моих задерживаю – это из-за враждебных ахламеев я задерживаю моих послов!” В чем дело? Как это, брат мой, ты задерживаешь своих послов из-за ахламеев? Или, брат мой, царственность твоего царствования маловата? В стране брата моего коней больше, чем соломы. Воистину, я, что ли, должен прислать твоему послу тысячу колесниц конвоя, чтобы она сопровождала его в Туттуль [на границу хеттских владений]? Действительно, вот тогда уж ахламеи придержат свои руки! А если мой брат говорит: “Царь-де Ассирии не дает моим послам проходить по его территории!” – так ведь царь Ассирии своей пехотой и колесницами твоей страны еще не завоевал! Твой посол пробьется и силой! Кто такой этот царь Ассирии, что он задерживает твоих послов? Мои послы проходят – а твоих послов задерживает царь Ассирии, так что ты не можешь пробиться в мою страну? Брат мой, ты великий царь, и в потомстве ты должен быть победителен».
Через некоторое время вавилоняне действительно провели успешную войну против ассирийцев и отобрали у Ассирии долину Среднего Евфрата, вновь установив прямой территориальный контакт с хеттами. Вскоре хеттская интервенция помогла другому касситскому царю, Шагаракти-Шуриашу, свергнутому было каким-то безродным узурпатором, вернуть себе престол (ок. 1240 г. до н. э.). К вавилонянам от Ассирии перешли также Аррапха и области Загроса.
Однако новый ассирийский царь Тукульти-Нинурта I (1233–1197 гг. до н. э.) наголову разгромил и пленил очередного касситского царя Каштилиаша IV. Победитель угнал его в железных цепях в Ассирию, взял Вавилон, вывез оттуда статую Мардука, вернул Ассирии недавние территориальные утраты, а всю оставшуюся Вавилонию превратил в оккупированную область. Это было небывалым успехом. Однако через 7 лет в Вавилонии вспыхнуло антиассирийское восстание, возглавляемое представителями касситской династии. Восставшим пришлось бороться на два фронта – против ассирийцев и набегов стремительно набирающего могущество Элама. В итоге ассирийцы еще при жизни Тукульти-Нинурты I были изгнаны из Вавилонии, и в начале XII в. до н. э. при касситском царе Вавилона Ададшумуцуре происходит кратковременное возрождение вавилонского могущества. Под влияние Вавилона подпала и сама Ассирия, на престол которой Ададшумуцур смог посадить своего ставленника из числа ассирийских царевичей.
Масштабы ассирийского натиска на Касситский Вавилон в XIV–XIII вв. до н. э. непрерывно возрастали, но никаких прочных приобретений на этом фронте ассирийцы сделать не могли, и «последнее слово» всякий раз оставалось за касситами. Положение дел изменилось только после внезапного уничтожения Кардуниаша Эламом. Во 2-й четверти XII в. до н. э. эламиты совершили несколько опустошительных походов на Месопотамию и около 1150 г. до н. э. полностью оккупировали Вавилонию. Ее города и храмы были разграблены, а последнего касситского царя вместе с его знатью победители угнали в плен в Элам.
И по размерам, и по внешнеполитическому могуществу Касситская Вавилония была одной из крупнейших держав Древнего Востока II тыс. до н. э. Ни в одной из существовавших до нее держав Месопотамии не было столь значительной территории, находившейся под непосредственным управлением царя (без земель вассальных царьков). Однако она разделила участь всех прочих великих держав Месопотамии – все они внезапно гибли под ударами соседей после столетий могущества. Причины подобных катастроф, отстоящих от нас на тысячелетия, почти никогда не ясны.
Глава 13
Мировоззрение и культура Древней Месопотамии
Боги, судьба и люди в Древней Месопотамии
Мировоззрение месопотамцев было типичным порождением ближневосточной языческой древности. Абсолютных начал для месопотамцев не существовало, как и противопоставления разных уровней бытия: естественного – сверхъестественного, духовного – плотского и т. д. Используя современную терминологию, можно сказать, что все сущее было для них «материально», нецелостно, уязвимо и конечно во времени и пространстве. Они не знали ни догм, ни собственно религиозной веры, а свои суждения о мире строили, по-видимому, на основе разумной интерпретации того, что казалось им объективным опытом (как и современная естественная наука).
В месопотамской картине мира нет ни универсального промысла, ни благодати как руководящего начала. В конечном счете она оказывается такой же слепой и раздробленной, находящейся в рамках космической несвободы, какой ее видит атеистически настроенный физик нашего времени. Существование богов ничего здесь не меняло, так как они сами были не всемогущи, не всеблаги и не сверхъестественны. Как справедливо отмечал выдающийся историк культуры Г. Франкфорт, в Месопотамии боги не выделяются из «естественного» хода событий, а считаются его главной частью.
Людям, по их собственному мнению, оставалось в своих интересах распорядиться тем немногим, что им отпущено на этом и на том свете. Заранее заданного, «объективного» смысла в существовании они не усматривали вообще. Единственной здравой целью жизни, которую могло бы себе поставить живое существо, будь то бессмертный бог или смертный человек, считалось удовлетворение его основных потребностей (включая социальные и эмпатические, связывающие его с другими личностями). Смысл и высший авторитет общей поведенческой нормы и всего основанного на ней социального порядка видели именно в том, что вне них достижение указанной выше цели было для людей совершенно невозможно. Следует подчеркнуть, что этика никоим образом не считалась порождением богов, спущенным людям «сверху». Этические нормы вырабатывали сами разумные существа для защиты и осуществления своих природных потребностей, так как те были необходимы для их наилучшего выживания.
Наблюдения над окружающим миром не оставляли у месопотамцев сомнений в том, что во Вселенной действуют силы двух совершенно разных порядков: 1) рутинные, достаточно хорошо известные; 2) неизмеримо более таинственные и непредсказуемые «высшие» силы, невероятные по мощи и масштабам действия на людей и мир. Главными носителями «высших» сил в Месопотамии, как и в других странах древности, считались особые существа (боги или духи), наделенные разумом, волей и рядом уникальных характеристик, отличающих их от всех остальных объектов мира. Это и фактическое бессмертие, и способность принимать вещественные воплощения или обходиться без них, и способность одновременно пребывать в наблюдаемом временно-пространственном «измерении» и вне его, находиться и действовать сразу во многих точках пространственно-временного континуума, и невероятное могущество и осведомленность. Любое соприкосновение с силами такого рода, учитывая их непредсказуемость и мощь, было для людей необычайно рискованным. Поэтому все ситуации, чреватые подобным соприкосновением, необходимо было окружать множеством ритуальных запретов и предписаний.
Мир богов моделировался по образу и подобию мира людей: в нем были свои владыки и подданные, движимые примерно теми же мотивами и ценностями, что и люди. В частности, шумеро-аккадский пантеон возглавлялся (как почти по всей Западной Евразии) двумя богами: высший небесный космовладыка
Важнейшим понятием месопотамской картины мира была «судьба» (аккад. шимту, досл. «нечто установленное, определенное извне»).
Представления о шимту были сложными. Месопотамцы полагали, что какая-то часть всей совокупности шимту предустановлена изначально сама собой, раз и навсегда, и неизменяема даже усилиями богов. Все остальное в шимту в разное время предустанавливается, устанавливается и переустанавливается богами и людьми в меру их влиятельности и желания вмешиваться в чужие судьбы. В частности, боги на своей ежегодной ассамблее утверждали судьбы мира, в том числе людей, на ближайший год, а потом любой из них мог определять и изменять шимту данного лица «в текущем режиме», в ответ на те или иные его
