ребенка!
Мисс Стаутвел, судя по всему, не задела эта реплика. Усмехнувшись, она проговорила:
— У меня есть безупречные рекомендации.
— Что ж, по крайней мере, от меня таковой не ждите. А теперь, может быть, вы все-таки изъяснитесь более вразумительно?
Женщина костлявой рукой протянула ему письмо. Дант взял его, отвернувшись от нее, подошел к окну и прочитал:
Дант перечитал письмо во второй раз, в третий… пока, наконец, не понял его смысл. Затем он обернулся к мисс Стаутвел.
— Черт возьми, как все это понимать? — воскликнул он, тряся письмом перед надменно вздернутым носом гувернантки.
— А как написано, так и понимайте, лорд Морган. Не так давно их светлости, маркизу Овертонскому, стало известно о том, что его супруга одно время встречалась с вами. И плодом этой связи стал ребенок, которого он в течение последних пяти лет считал своей дочерью. Маркизу посоветовали положить этому конец, и вот он передал леди Фебу вам.
— А что же Элиза? Неужели она согласилась с тем, чтобы…
— Леди Овертонская умерла. В начале года ее прибрала чума.
У Данта холодок пробежал по коже. Элизы нет в живых? Боже, нет…
— Разбирая личные вещи леди Овертонской, — продолжала мисс Стаутвел, — ее муж наткнулся на одно письмо, написанное ею… — Она помолчала и после паузы веско добавила: — Вам. В нем сообщалось о том, что леди Феба на самом деле является вашим ребенком. Письмо было составлено вскоре после ее рождения. Судя по всему, леди Овертонская тогда не решилась его отправить.
— Но и не уничтожила.
— Очевидно, она просто ждала удобного случая. И не хотела лишать ребенка привилегии быть выращенной в доме маркиза Овертонского. Мне это ясно как день.
После этих слов Данту очень захотелось ее ударить. Лишь усилием воли ему удалось взять себя в руки. Глубоко вздохнув, он проговорил:
— Весьма признателен вам, мисс Стаутвел, за то, что вы удержали свое мнение при себе. Тем более что оно здесь никому не интересно.
Она фыркнула, но благоразумно промолчала. Дант, отойдя к окну, оперся плечом о стену и стал смотреть наружу. Мысли его были о бедняжке Элизе, милой несчастной Элизе. Будучи чистой, невинной девушкой, она, увы, рано познала все темные стороны неудачного замужества, живя под одной крышей с маркизом. В каком-то смысле это даже лучше, что она умерла. Дант знал, что Овертон и без всякого письма обращался с ней зверски. Страшно было даже подумать, что сталось бы с Элизой, если бы он узнал всю правду еще при ее жизни.
— Сколько ей? — спросил он, не поворачиваясь от окна.
— В феврале исполнилось пять.
Дант произвел в уме несложные подсчеты и, закрыв глаза, тяжело вздохнул. Да, судя по всему, Феба действительно была от него.
— Она знает?
— Леди Фебе сказали, что тот человек, который считался ее отцом, на самом деле не является таковым. Ей известно, что мать умерла, и что ее привезли сюда для знакомства с настоящим родителем.
«Ага, отсюда и выражение такого ужаса при виде меня…»
Дант обернулся:
— И это все?
Мисс Стаутвел смерила его ледяным взглядом:
— Да.
Он почему-то ей не поверил.
— Благодарю вас, мисс Стаутвел. Вы свободны, — проговорил он, отходя от окна.
Гувернантка поднялась:
— Свободна? Что вы имеете в виду? Я ее гувернантка и единственный человек здесь, которого она знает.
Дант остановился напротив нее и посмотрел так, что она вынуждена была опять сесть.
— Одна поправочка, мисс Стаутвел. Вы были ее гувернанткой. В письме говорится о том, что отныне я несу за Фебу всю полноту ответственности. Поэтому первое, что я считаю своим долгом сделать, — это уволить вас. Без всяких рекомендаций. Девочку оторвали от дома, который она привыкла считать своим, ее привезли сюда, к совершенно чужим людям. По-моему, сильных переживаний с Фебы достаточно. Я не собираюсь усугублять ее положение и травмировать общением с вами. Я решил сию же минуту положить конец тому влиянию, которое вы оказываете на нее. Вы можете уехать той же дорогой, что и приехали. Забирайте свои вещи, но не трогайте вещей Фебы. Возвращайтесь к его светлости, хотя что-то подсказывает мне, что в услугах гувернантки маркиз теперь будет нуждаться уже не так сильно. Всего доброго, мисс Стаутвел. И счастливого пути.
Она пораженно уставилась на него, затем медленно поднялась и так же медленно вышла из комнаты. Дант проводил ее взглядом, радуясь про себя, что больше уже никогда не увидит этой ведьмы. Все же спустя еще какое-то время после ее ухода он неподвижно стоял посреди комнаты, тупо уставившись перед собой и отчаянно желая проснуться.
Действительно, подобное могло с ним случиться лишь в самом безумном сне. У него есть ребенок, дочь. Последние пять лет он, сам того не ведая, являлся отцом.
Дант подошел к стулу у окна, выходившего на лужайку, сел, поставил локти на колени, подпер кулаками подбородок и невидящим взглядом уставился перед собой.
Ему вспомнилась его первая встреча с Элизой Хэйвлок. Тогда она была молодой женой и только-только вернулась после медового месяца, проведенного в загородном имении мужа. Оба супруга были представлены ко двору. Когда Дант увидел ее, ему показалось, что она чересчур бледна, даже нездорова. Впрочем, он решил, что это результат целого ряда бессонных ночей, проведенных в страстных объятиях супруга во время медового месяца, и не придал этому значения.
Вскоре ему открылась правда.
Связь с Элизой выбивалась из общего ряда. Именно с этой женщиной он ближе всего подошел к мысли о том, что, может быть, стоит отказаться от холостяцкой жизни. Они были не только любовниками, но и добрыми друзьями. С ней он мог совершенно свободно говорить о самых разных вещах и доверял ей, как никому больше.
Как ни странно, именно Элиза положила конец их отношениям. Однажды вечером она пришла к нему и сказала, что ей нужно удалиться от двора и вообще уехать из Лондона. Дант знал, что на самом деле она просто хочет уехать от него, ибо была не дурочка и видела, что он никогда не ответит на ее отношение к себе равноценным по силе чувством. Вспоминая теперь то их свидание, Дант понял, что в ту ночь она, похоже, уже знала, что беременна от него.
И ничего не сказала ему, потому что не хотела связывать его обязательствами.
То была их последняя ночь, после которой она ушла, и Дант дал ей уйти. Она вернулась в загородное имение мужа на постылое супружеское ложе, чтобы никто ничего не узнал, никто ничего не заподозрил. Она была очень осторожна и настолько ловко сумела скрыть свою тайну, что все эти годы маркиз Овертонский считал Фебу родной дочерью…
Но потом пришла чума. Будь она проклята!
За окном застучал сильный дождь.
Дант закрыл глаза и стал молиться о том, чтобы Господь дал Элизе мир и покой на том свете, ибо она не знала ни того, ни другого при жизни.
