и предложил публике сочиненную им самим идеальную версию собственного «я» — оскар-уайльдовской закваски эстета, чурающегося политики, «литературы Больших идей» и прочей, как выразился бы один из набоковских персонажей, «мерзкой гражданской суеты», — озабоченного лишь «сочинением загадок с изящными решениями» и представляющего свою читательскую аудиторию в виде толпы людей с набоковскими личинами вместо лиц. Лейтмотивом через всю книгу проходили наипатриотичнейшие заявления о том, что он гордится своим американским гражданством — «я действительно чувствую теплую и беззаботную гордость, когда показываю свой зеленый американский паспорт на европейских границах», — что его оскорбляет и огорчает «грубая критика американской политики» (имелась в виду война во Вьетнаме), о том, что «перечислять на одном дыхании Освенцим, Хиросиму и Вьетнам — возмутительная пошлость», что он при первой же возможности (которая так и не представилась) покинет Швейцарию и вернется в Америку, «к ее библиотечным полкам и горным тропинкам», что он, аполитичный Набоков, сожалеет «о позиции глупых и нечестных людей, которые смехотворным образом приравнивают Сталина к Маккарти, Аушвиц к атомной бомбе, а бессовестный империализм СССР к честной и бескорыстной помощи, которую США предоставляет попавшим в беду народам».
Если добавить к этому грубые выпады против собратьев по перу (не только современников, вроде «банального баловня буржуазии» Сартра и «современного заместителя Майн Рида» Хемингуэя, но и классиков: Сервантеса, Достоевского, Гоголя и др.), то можно легко понять, почему на тех немногих рецензентов, кто откликнулся на выход книги, «твердые суждения» Набокова произвели гнетущее впечатление.
Экстравагантные политические заявления Набокова вызвали у Джина Белла <см.> сравнение с Барри Голдуотером и Ждановым, натолкнув при этом на грустную мысль, что автор книги, «стоит ему только покинуть два поля своей деятельности — писательство и ловлю бабочек, — страдает недостатком интеллекта».
Назойливые выпады против фрейдизма вызвали у другого рецензента, Ричарда П. Брикнера, раздраженное замечание: в книге Набокова господствует «язык невежественного реакционера, старающегося науськивать филистеров» на те явления, суть которых ему непонятна. «А то, как Набоков по-никсоновски бессодержательно употребляет слово „прогрессивный“, издает точно такое же дешевое бряцание» (
Некоторые рецензенты были особенно шокированы даже не запальчивым и непререкаемым тоном, с каким Набоков излагал свои «твердые суждения», а «полным отсутствием каких-либо конкретных объяснений или примеров, их подтверждающих», благодаря чему, указывала Диана Джонсон, скандальные набоковские заявления «становятся похожими на глубоководных рыб, которые лопаются, когда их подымают на поверхность. <…> Набоков, по простоте сердечной, рассылает другим великим приглашения на казнь, не открывая, в чем же состоит их преступление» (
В подавляющем большинстве рецензий вполне резонно указывалось на то, что набоковский сборник едва ли будет пользоваться широким читательским спросом и вряд ли «понравится тем, кто в восторге от романов Набокова» (Гор Видал <см.>). «Без сомнения, — утверждал рецензент из журнала „Спектейтор“ Колин Уилсон, — книга привлечет внимание будущих биографов и литературоведов, но трудно представить, по какой причине она сможет заинтересовать кого-нибудь еще» (
Прогнозы рецензентов полностью оправдались. Подпортив набоковское реноме в среде американских интеллектуалов, книга не привлекла к себе внимание «рядовых» читателей и расходилась крайне плохо — хотя очень скоро была буквально растаскана по цитатам критиками и набоковедами.
Гор Видал{201}
Путь Черного Лебедя
Вслед за замечательной книгой мемуаров профессора Владимира Набокова «Память, говори» появились «Твердые суждения» — собрание материалов, в котором он сохранил для будущих студентов все, сколько-нибудь напоминающее интервью, данные им за последнее десятилетие. <…>
Увы, Черный Лебедь швейцарско-американской литературы должен многое объяснять в своем творчестве (но не петь лебединую песню: он еще нужен нам на многие годы). Помимо всевозможных скандальных интервью, в форме «Писем к издателю» профессор Набоков рассказывает о разногласиях, возникших между ним и французским издателем «Лолиты», между ним и критиками его перевода пушкинского «Евгения Онегина», а также между ним и различными его оппонентами (намеренно опуская причину написания каждого из этих писем, он создает полубезумное, почти кафкианское настроение). В это издание включены также выдержки из его разглагольствований о книгах. <…> Наконец, он предлагает нам несколько обстоятельных «портретов» бабочек, умерщвленных им («умелым щипком за брюшко») во время его знаменитых поездок по мотелям Америки.
Ответы профессора Набокова на вопросы, заданные ему доброй дюжиной корреспондентов, часто забавны, иногда ослепительно остроумны и всегда — даже после третьего или четвертого раза — невыносимы из-за настойчивого повторения одного и того же. Лично я ни за что на свете не хотел бы еще раз перечитать то, что он пишет твердым карандашом в своих письмах, стоя за конторкой, пока не устанет и не присядет или не приляжет; — все то, что он пишет на карточках из бристольского картона, разлинованных только с одной стороны, чтобы по ошибке не взять вместо чистой уже исписанную карточку. Читая и перечитывая эти описания, понимаешь, почему Набоков считал Роб-Грийе выдающимся писателем.
Как известно, интервьюеры с особой настойчивостью стремятся узнать, как именно пишет писатель (то,
«Твердые суждения» напоминают и показывают, до какой степени их автор все еще остается элементом американской академической машины. К числу лучших страниц в этом разделе книги, бесспорно, принадлежит описание экзамена в большом зале в Корнелле, состоявшегося зимним днем. Но, несмотря на чувствительные выпады против «рэкета символизма в школах, который привлекает компьютеризованные умы, но губительно влияет на интеллект и поэтическое чувство», сам Набоков принадлежит именно к тому типу писателей, который больше всего нравится рэкетирам. Не только его проза, насыщенная трехъязычными каламбурами и игрой слов, но и эта книга («просто мне нравятся фразы с изящным завершением») переполнена символами, которые гораздо, гораздо ниже всех этих татарских деревьев и скифских туманов.
К числу лучших интервью относятся беседы с Набоковым Альфреда Аппеля, мл. <…> Другое дело, что вопросы Аппеля часто куда длиннее и витиеватее ответов профессора. Означает ли это, что на этих страницах решила порезвиться труппа, разыгрывающая интеллектуальную комедию? Этакие новоявленные Стравинский и Крафт? Определенно, преподаватель предлагает своим ученикам изысканный вариант игры в прятки, а также секс-прятки. Время от времени профессор поневоле замечает, что сам он не кажется интересным и привлекательным для молоденьких девушек, неожиданно возникающих в его произведениях. («Льюис Кэрролл любил маленьких девочек. Я — нет».) В такие моменты наш гордый Черный Лебедь превращается в нескладного гуся, опасающегося, как бы его не зажарили члены правления в Корнелле.
