конечно, высшее руководство РФ не струсит).
Но много ли ракет (и много ли боезарядов) наших уцелеет после первого удара? Ведь есть огромный риск того, что мы до последнего не заметим крылато-ра- кетной атаки противника. А значит — не успеем ни вывести наши «тополя» (и вообще СЯС) из мест постоянного пребывания, ни выстрелить баллистическими ракетами, пока еще тихоходные «томагавки» находятся в полете к намеченным целям. Еще пару сотен боеголовок РФ потеряет вместе с потопленными подлодками, которые не успеют выпустить ракеты. Поэтому — если мы слишком сократим нашу ядерную группировку, — из пятисот зарядов может быть потеряно 400– 450 единиц. А остальное, даже если будет выпущено по США, окажется уничтоженным системой ПРО — и стационарной, и морского базирования.
Проблема ядерной взрывчатки — проблема будущей ядерной энергетики
В последнее время стали все больше говорить о том, что РФ не хватает добываемого урана. Ведь главные советские урановые рудники остались в Узбекистане. И это, дескать, может привести к нехватке нарабатываемого оружейного плутония.
Это не совсем так. Вернее, у русских есть технологии, позволяющие полностью освободиться от урановой зависимости и нарабатывать оружейного плутония столько, сколько душе угодно. Проблема в ином: все это можно задействовать, только развивая русскую ядерную энергетику нового типа. Но вот справится ли с этим расейская «элита»?
Впрочем, давайте расскажем об этом по порядку. Осенью 2009 года в Институте динамического консерватизма состоялся семинар на тему грядущего отечественной энергетики. Там выступил профессор Валентин Иванов, в недавнем прошлом — директор димитровградского НИИ АР (атомных реакторов), первый заместитель министра атомной энергетики РФ, депутат Государственной думы (член комитета по энергетике).
Он говорил об инновационности и атомной энергетике (АЭ). Существующая АЭ, по словам В. Иванова, не инновационна, а даже тупикова. Водо-водяные реакторы, «работающие на уране- пятом», по сути, обречены. Построенные энергоблоки могут работать по 60 лет, так что им остается не так уж много времени. Нужного для них урана становится все меньше и меньше, добывать его все труднее. Да и нужно ли его добывать? Все может быть намного лучше, если грамотно подойти к проблеме инноваций.
Будущее — за реакторами на быстрых нейтронах, о которых говорите 1950-х годов. Они из урана делают плутоний-239, причем с коэффициентом воспроизводства больше единицы. Либо производят плутоний из тория-232 и урана-233. Таким образом, они увеличивают ресурсную базу. Если брать нынешнюю мощность ядерной энергетики РФ, БН-реакторы обеспечат ей работу на 3–3,5 тысячи лет только на уже извлеченном природном «восьмом уране», содержащемся в отвалах. И никакой Узбекистан будет не нужен. И оружейного плутония окажется сверх всех потребностей.
Но для этого нужны реакторы на быстрых нейтронах. В Советском Союзе последовательно осуществлялась программа их развития (реакторы БР-5, БР-10, Бор-60, БН-350, БН-600). На всех этих установках совершенствовались технологии изготовления оборудования и самого реактора, с тем чтобы затем перейти к серийному выпуску «быстронейтронных». Если полистать «пред- чернобыльские» ядерные планы СССР, то на рубеже веков в стране должны были работать около двадцати энергоблоков на реакторах БН-600 и БН-800, а на столе уже лежал проект БН-1600.
Для этих реакторов мыслился замкнутый топливный цикл. То есть извлеченное из таких реакторов топливо имеет в себе больше делящихся элементов, чем при загрузке. Получаемый плутоний-239 вводится в топливо, объем радиоактивных отходов уменьшается по объему на два порядка (хотя активность сохраняется). По сути дела, русско-советская ядерная наука создавала практически вечную атомную энергетику, которая попутно нарабатывает и плутоний для ядерного оружия, причем в больших количествах.
В Минсредмаше СССР родилась идея «ядерных островов»: четыре энергоблока и один цех регенерации. Там успели разработать практически все технологии для реакторов с натриевым теплоносителем, в НИИ АР создали пироэлектрохимическую технологию регенерации топлива в расплавленных солях, а также виброуплотненный тепловыделяющий элемент — ТВЭЛ. С 1982 г. НИИ АР делал полностью дистанционным, автоматическим способом уран-плутониевые ТВЭЛы для до сих пор работающего реактора Бор-60. Но Чернобыльская катастрофа 1986 года обрушила планы ядерщиков. Все перешло в «тлеющий режим». В окаянные 90-е спасти разработанные технологии позволило сотрудничество с японцами. Благодаря этому в технологиях замкнутого цикла мы до сих пор опережаем всех на 7—10 лет.
Почему? Как рассказал ученый, французы остановили свой реактор «Феникс», японцы на своем «Монжу» не стали заниматься топливом, ну, а США этим не занимаются принципиально, ибо выступают против распространения ядерных материалов.
Таким образом, определилось первое направление инноваций в ядерной энергетике, о котором и говорил Д. Медведев в своей статье «Россия, вперед!» (сентябрь 2009 г.). При разумном вложении средств в стране появится полностью замкнутый ядерно-топлив- ный цикл. В этом случае можно полностью прекратить разработки урана! И незачем будет начинать проект освоения Эльконского ураново-рудного месторождения в Якутии (ценой в 150 млрд. рублей), пытаться разрабатывать уран в Казахстане и Монголии.
Тем не менее нынешнее руководство «Росатома» делает именно это, невзирая ни на кризис, ни на астрономические затраты. Почему? В. Иванов высказал личное мнение: дело — в недостаточной научно- технической компетенции сегодняшнего руководства «Росатома». И с ним трудно не согласиться: при С. Кириенко бал в высшем руководстве атомной промышленности правят финансисты, «менеджеры общего профиля» и методологи. Причем, как заметил ученый, «не только верхний слой менеджеров, но уже и второй, и третий слои руководства 'Росатома' выбрать технологии не могут…»
— Здесь, конечно, есть конкурирующие технологии, поэтому начались некие колебания. Они привели к тому, что практически ничего не делается. Будучи в Думе, нам удалось все-таки протолкнуть строительство БН-800, но, к сожалению, для него (на сегодняшний день) топливный цикл не определен. То есть реактор растет, он, может, будет построен в 2014-м году — с опозданием на два года, — а к нему планируемого топливного цикла, разработанного еще в СССР, так и не делается, — сообщает Валентин Иванов.
Таким образом, теряется драгоценное время.
К сожалению, заглох и проект безопасного реактора на быстрых нейтронах со свинцовым теплоносителем — БРЕСТ. Использование свинца как теплоносителя предложил в начале 2000-х НИКИЭТ (Научно-исследовательский и конструкторский институт энерготехники имени Н.А. Доллежаля).
— Это реакторы естественной безопасности, — рассказывает В. Иванов. — У них нет вообще физических причин для тяжелой аварии, поскольку плотность свинца примерно совпадает с плотностью активной зоны и здесь преимущество заключается в том, что любые аварии приводят к тому, что она сама защищает зону от каких-то там выбросов радиоактивных элементов. Был разработан технический проект реактора БРЕСТ-300, на 300 мегаватт мощности, он был «привязан» к поселку Заречный в Свердловской области. Но эти деньги пока не отпущены…
Что, добавим, вполне понятно. НИКИЭТ — институт, из которого вышел инициатор проекта БРЕСТ, министр Евгений Адамов. Убрали из Минатома Адамова — придушили и перспективный проект…
Второе направление в возможном инновационном развитии русской ядерной энергетики — станции малой мощности, кои иногда называют «атомными батарейками».
Они представляют из себя интегрально построенные реакторы. У них полностью все внутри (и первый контур, и теплообмен, и парогенератор второго контура). То есть «атомная батарейка» заряжается на заводе и поставляется на место работы, где действует без всякой перезарядки либо около двенадцати лет (нижегородские АБВ), либо 20–25 лет (проект «Уиитерм»), Максимальная мощность таких станций не превышает 10–12 мегаватт. Да больше и не нужно: они управляются со стороны потребителя. Увеличение или снижение мощности на потребляющей стороне (за счет свойств теплоносителя) приводит к
