ребенок, а потом возили его по всей Шотландии?
Леди Стэнстед наблюдала, как уносят ее дитя. Глаза ее наполнились слезами.
– Сначала миссис Макки забрала его в Страт-Гласс, где я сняла для них домик – там они и жили до последнего времени. Когда я получила ваше послание и узнала, что вы разыскиваете его, я назначила встречу в Нэрне. Мы должны были прибыть вчера вечером, но мне показалось, что Эндрю выглядит усталым, поэтому мы сделали остановку на ночь. Это было ужасно, потому что началось землетрясение. Когда попадали все вещи, он испугался и стал плакать. А утром мы собрались и потихоньку поехали сюда.
Доминик протянул Розмари свой носовой платок.
– Успокоитесь, теперь вы вне опасности. – Он улыбнулся. – И как это вы доверили воспитание своего сына шотландской няне? Неслыханный в мире случай! В роду Ратли появится первый герцог, говорящий по-гэльски, – воображаю, какой это произведет фурор! Вы бы лучше пошли сейчас к нему, а то как бы он не испугался еще чего-нибудь – мало ли что может случиться в чужом месте.
Как только женщина в темном ушла, Кэтриона повернулась к Доминику.
– Розмари была в вас влюблена?
– Несколько лет. – Он прислонился к холодному камину. – Мы познакомились на балу, в один из моих приездов между кампаниями. Тогда я уже был помолвлен с Генриеттой, но, как вы видите, Розмари очень привлекательна, и я был польщен ее вниманием. Возможно, я непреднамеренно поощрил ее интерес, хотя не собирался делать этого.
– Значит, то, что вы сказали мне в нашу первую встречу, было правдой! – воскликнула Кэтриона. – Вы всегда разбивали чужие сердца?
– Если вам угодна такая формулировка, – хмыкнул Доминик, – то вы, пожалуй, правы. – Его лицо, обрамленное высоким воротничком с крахмальными уголками, казалось спокойным; разговаривая, он продолжал внимательно наблюдать за ней. – На некоторых женщин военная форма производит неизгладимое впечатление. Позже, когда я приобрел репутацию человека...
– Порочного?
Последовала короткая заминка, прежде чем он ответил:
– Да, после побега Генриетты. Вы наверняка думаете, что я уклонялся от честных отношений, не так ли? Ничего подобного. Мне навязывались, меня караулили и даже преследовали. А поддаться не так уж трудно, что я обычно и делал. – Доминик шагнул к окну и выглянул во двор. – Любопытство – немалый грех.
– Вероятно, мы должны добавить его в наш перечень, – сказала Кэтриона. – Восьмой грех. Я им страдала. Когда я приехала в Лондон, то тоже была любопытна, как и все прочие.
Доминик тотчас повернулся к ней.
– Не как все прочие, Кэтриона.
Она опустила голову, чтобы не видеть огонь в его глазах.
– Вот что я думаю, Доминик Уиндхэм. Вы должны вернуться в Лондон и забрать с собой ваших друзей и их ребенка.
Доминик стоял неподвижно, лицо его побледнело.
– Эндрю – не мой сын, Кэтриона. Розмари никого не принимала, кроме своего мужа. Лорд Стэнстед был у нее в Эдинбурге, и ребенок был зачат как раз в то победное лето. Мы с Розмари никогда не были любовниками. Ради Бога, не думайте обо мне так плохо. Разве бы я совершил предательство по отношению к своему другу?
Было ли ее беспокойство продиктовано только этим обстоятельством, или оно возникло потому, что наконец выяснилось, кто такой Эндрю? Неужели, поскольку теперь она не может спасти долину, им придется расстаться?
– Я вам верю. – Кэтриона подняла голову. – В самом деле верю. Но если Эндрю – сын лорда Стэнстеда, то оба ребенка – внуки Ратли! Эндрю унаследует титул, а Томас – Глен-Рейлэк. Это то, чего я больше всего боялась. Смерть Флетчера ничего не меняет – Ратли назначит нового управляющего, и люди будут изгнаны из долины. Я только зря отняла у вас время и силы.
– Однако я пока еще не сложил оружие, – упрямо сказал Доминик. – И хотел бы, чтобы вы мне верили, черт подери!
– Верить? В чем? – гневно воскликнула Кэтриона. – Невозможно предотвратить неизбежное!
Он должен уехать, снова подумала она, и не растрачивать себя, как странствующий рыцарь из легенды! Глен-Рейлэк умер, как и их будущее. Так почему не принять то, что уже предопределено свыше, и не уехать? У нее больше не было сил оставаться с ним.
– Что вы собираетесь делать?
– Я еще сам точно не знаю, – сказал Доминик уже мягче. – У меня есть некоторые соображения; надеюсь, все теперь получится.
– Какие соображения? Разве вы можете изменить ход истории? Я кое-что видела, когда приехала в Англию. Паровой двигатель. Мельницы. Заводы с горнами до неба. Их огни горят, как разверзшиеся пасти ада. Уничтожить все старое так же легко, как ребенку порвать истлевшие простыни. Шотландские горцы – одинокий народ, и он принадлежит прошлому. В этом новом веке нам нет места.
Доминик оперся рукой о каминную полку.
– Значит, теперь вам все безразлично, кроме одного – чтобы старая жизнь осталась неизменной?
– Почему нет? Но только все равно в этих холмах не останется ничего, кроме эха от клича овечьих пастухов и треска охотничьих ружей. Вы часть новой эпохи, Доминик Уиндхэм, и часть того класса, что придет сюда опустошить долину, а потом будет стрелять здесь шотландских куропаток. Так что уезжайте и оставьте нас в покое.
Кровь разом отхлынула от его щек, зато глаза мгновенно загорелись огнем.
– Я уеду, но есть еще один вопрос – он касается лорда и леди Стэнстед, а также Эндрю.
Кэтриона содрогнулась. Внутри что-то оборвалось, подобно шарфу, разорванному ветром.
– Но это же вы... Разве нет? Это вы им помешали! Вы не дали им создать семью, потому что не могли ничего с собой поделать и очаровали жену вашего друга, как в той сказке с принцессой у скалы. Она так и осталась околдованной и крепко привязанной.
– Возможно, вы правы. – Левая рука Доминика неожиданно вцепилась в каминную полку, затем соскользнула, и он рухнул на пол. Кровь, пропитавшая повязку на ране, окрасила манжету его рубашки.
Кэтриона быстро вытащила свой носовой платок и туго обмотала его ладонь, пытаясь остановить кровотечение. Потом она схватила с кресла подушку и подсунула ему под голову, ощутив под пальцами мягкий шелк его волос. Не она ли мыла эти светлые золотистые волосы и сушила их полотенцами, рыдая над ним? А сейчас, когда он так страдает, она ругала его, потому что не знала, как еще добиться его отъезда.
Теперь Доминик лежал перед ней с раскинутыми руками, беспомощный, как ребенок; в его безупречно очерченном лице как в зеркале отражалась волшебная красота мифических героев. Он очаровал ее, этот безумный англичанин, и оставил незаживающую рану в ее сердце, чтобы она увезла ее с собой в Новый Свет.
Кэтриона обвила его плечи руками и, положив голову ему на грудь, услышала, как бьется сердце – в его ритме ей почудились старинные мелодии моря. Она рыдала, уткнувшись ему в пиджак, увлажняя слезами манишку его сорочки, браня себя за бесчувствие и женскую глупость.
Позади нее неожиданно раздались шаги, и, подняв глаза, Кэтриона увидела в дверях Розмари.
– Ох и тяжела наша женская доля, – сказала Кэтриона, со смехом вытирая слезы. – Трудно жить в окружении таких мужчин, не правда ли?
– Что с ним? Он потерял сознание? – Розмари быстро подошла к Доминику, и глаза ее подозрительно заблестели. – Я принимала в постели своего мужа, а сама воображала, что это Доминик. Тогда я надеялась, что он все же придет ко мне, а этот дурачок прилип к бедняжке Генриетте. Так я и ждала его, пока он не приехал в Эдинбург в последний раз, чтобы забрать ее вещи. И тут я поняла, что он никогда меня не полюбит. Мое страстное желание, как и все мои ухищрения, оказались напрасными, и с тех пор все словно умерло во мне. Я больше не жду Доминика Уиндхэма и помню только, что он причинял мне одно лишь
