II. «Перестройка» и Новый мировой порядок
Работы этого раздела были написаны автором как современником событий, cтремившимся повлиять на них в меру своих, пусть небольших, возможностей.
Статьи до 1991 г. имели целью предупредить об опасностях западной демократии, показать подлинный масштаб идейного выбора, перед которым стоят 'прорабы перестройки', и дать им конструктивный ориентир. Не все в тех надеждах оказалось бесспорным, если смотреть с руин получившегося результата. Тем не менее три статьи того периода, открывающие этот раздел, кажутся уместными в данном сборнике, поскольку отражают и эволюцию автора: от оптимистических надежд на оздоровление России и мира в русле 'социального христианства' эмигрантских философов — до осознания нашего времени как предапокалипсического.
Автор надеется, что эти статьи могут быть полезны и сегодня так называемым 'просвещенным патриотам' (особенно христианско-демократического склада), готовым изжить те же иллюзии и осознать религиозный масштаб драмы мировой истории, главной ареной которой в XX в. стала Россия. К тому же молодые читатели, которые не помнят баталий «перестройки», смогут лучше понять, почему рухнула сверхдержава СССР.
Статьи после Августа 1991 г. вскрывают механизм современного разрушения России и подводят нас вплотную к историософии нашего смутного времени. Ключевые аргументы кое-где повторяются, поскольку каждая статья писалась для самостоятельной публикации и в каждой было необходимо показать общий масштаб проблемы. Поэтому иногда сделаны сокращения повторов и общих мест, ставших теперь излишними. Анализ трех путчей Ельцина (1991, 1993, 1996) дополнен новыми данными, важными и для символики нашей эпохи, и для будущего суда над преступниками — если ему будет суждено состояться…
О том, что происходит в Советском Союзе и называется «перестройкой», можно писать по- разному.
Можно, например, взять точкой отсчета признаки правового государства и утверждать, что существенных перемен в СССР не произошло, и не произойдет, поскольку партия настаивает на реформах 'в рамках социалистической системы'. Что происходит очередной обман народа, и партия лишь хочет заставить людей лучше работать. Что ничего не изменится, пока существует однопартийная диктатура, ее монополия на средства информации и т. д. — можно добавить к перечню этих условий много других, столь же правильных, сколь и часто повторяемых.
Однако повторять лишь правильные перечни все же скучно. Время от времени хочется всмотреться в процесс «перестройки» и с другой точки зрения: написать не о том, чего не происходит, а о том, что происходит. Попытки такого рода я уже предпринимал (см., напр., «Посев», 1987, с. 3; 'Вестник РХД', 1987, с. 150). Эта статья как бы продолжение тех размышлений, все еще не очень популярных.[16] Для лучшего понимания дальнейшего сначала вкратце повторю тезисы предыдущих статей.
Они исходили из предпосылки, что, конечно, только с независимой от партии активностью общества связаны надежды на оздоровление страны. Но поскольку в процессе перемен важна и официальная сторона, определяемая правящим слоем, — интересно рассмотреть поведение той его части, которая понимает необходимость демонтажа системы. Ведь всем, в том числе правителям, ясно, что причина кризиса — историческое банкротство коммунистической идеологии. Отказ от нее объективно необходим. Однако для партийных инициаторов 'перестройки сверху' этот отказ от 'единственно верного учения' невозможен, ибо оно — единственная легитимация их власти. 'Ветхое тряпье' идеологии партия не может сбросить,[17] чтобы не предстать перед народом голой. Кроме того, вся государственная система, как крутящийся волчок, держится на собственной идеологической инерции, и если его остановить — он упадет вместе с реформаторами. В этих условиях им не остается ничего иного, как поступить с идеологией по методу Колумбова яйца: реформами взломать скорлупу социалистической системы, продолжая еще длительное время называть разбитое яйцо целым и утверждать, что именно это и есть настоящий социализм, который хотел строить Ленин. По мере же приобретения авторитета «сталкеров», выведших страну из тоталитарной «зоны», у них, возможно, возникнет новая, практическая, легитимация власти, которая заменит негодную старую.
Примерно такой ход мысли, возможно, присущ хотя бы части верховных реформаторов. В принципе он приемлем и для большей части народа, которому не так уж важно, называть ли более достойное человека общество все еще социализмом или как-то иначе — потомки разберутся. Не нужно быть лингвистом, чтобы согласиться с Шекспиром: 'То, что зовем мы розой, и под другим названьем сохранило бы свой чудный запах'…
То есть в основе этой гипотезы лежит допущение, что — перед лицом государственной катастрофы — интересы и страны, и большинства ее новых правителей хотя бы в одном совпадают: осторожный безболезненный демонтаж тоталитарной системы лучше, чем быстрый обвал и хаос. Но в этом и основное слабое место всей концепции: насколько правители готовы поставить интересы страны выше интересов сохранения собственной власти?..
Тем не менее, этот возможный вариант стоит доработать хотя бы теоретически — даже если на практике все произойдет совсем иначе. Мне кажется важным не столько настаивать на правильности своего анализа происходящего, сколько донести до сведения верховных реформаторов возможность для них этого пути.
На этот раз сосредоточим внимание на следующем: 1) есть ли признаки того, что в СССР идет демонтаж социализма? 2) как и в каком направлении этот демонтаж может быть легально проведен?
Какой скукой еще недавно веяло от идеологических статей в советской прессе! Сейчас же именно эти темы — а не сенсационно-поверхностные разоблачения очередных социальных язв — определяют достигнутую глубину «перестройки». Именно в идеологических публикациях, в подтверждение гипотезы демонтажа, за прошедшие два года можно найти немало новых трактовок социализма. Достаточно перечислить качества социализма искомого, которые, стало быть, до сих пор в СССР отсутствуют «созидательный», «нравственный», «народный», 'с человеческим лицом', который 'надо наполнить всем богатством нашей культуры, философией, религией…
Чтобы эти определения оценить по достоинству, следует обратиться к истокам понятия, полагая в основу изданный в 1848 г. 'первый программный документ научного коммунизма' — 'Манифест коммунистической партии'. (В предисловиях к английскому изданию 1888 г. и немецкому 1890 г. Маркс и Энгельс разъясняют, что лишь из политических соображений они не назвали его социалистическим манифестом: чтобы отмежеваться от ненастоящих социализмов, недостаточно радикальных).
Вот какой смысл вкладывали в понятие социализма основоположники (цитаты по брошюре «Госполитиздата», 1951 г.):
1) 'Уничтожение частной собственности' (с. 48). Это достижимо 'лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения': 'отмена права наследования', 'конфискация имущества', 'обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий' (с. 55–56).
2) 'Уничтожение семьи! — сначала это цитируется как выдвигаемое коммунистам обвинение, от которого, однако, Маркс и Энгельс вовсе не отмежевываются: 'Коммунистам можно было бы сделать упрек разве лишь в том, будто они хотят ввести вместо лицемерно прикрываемой общности жен официальную, открытую' (с. 51–53). 'Общественное и бесплатное воспитание всех детей' (с. 56). Как о положительной цели
