Образовалось два мировых рынка, как это замечательно, исключительно научно определил товарищ Сталин в «Экономических проблемах».[65] Это не просто рынок Советского Союза и рынок капиталистических государств, а два мировых рынка. Значит, те государства, которые сплочены вокруг Советского Союза в лице этих 800 миллионов человек — Советский Союз. Китай. Северная Корея. Польша. ГДР. Чехословакия. Румыния. Венгрия. Болгария. Албания, — эти государства, они теперь составляют такую могучую, невиданную силу, что капитализм именно теперь находится в страхе за свой завтрашний день.
И теперь именно подготовляются новые и новые авантюры против Советского Союза. Видите, задерживается перемирие в Корее[66] , ничего не могут сделать. Наша политика пошла по такому пути, они поставлены перед фактом, они вынуждены пойти на мир. Китайцы и корейцы пошли по такому пути, чтобы обеспечить мир на Востоке. И теперь создают всяческие препятствия на таком пути. Это такой период, когда не использованные с нашей стороны возможности, которые v нас были в руках и которые мы очень плохо используем по ряду моментов, мы теперь используем более активно, пускаем в ход резервы, которые у нас лежали неиспользованными, меняем тактику и создаем им ряд новых затруднений.
Мы создали теперь огромную экономическую базу, которая состоит не только в Советском Союзе и 500 миллионах китайцев и в 100 миллионах других народов. Это же колоссальная экономическая база социализма, при которой социализм непобедим и неудержимо двигается вперед. В это время нужно, чтобы кто-нибудь выступал дезорганизатором нашей работы. Вот классовый агент нашего классового врага послан в нашу страну, для того чтобы в это тревожное время вносить дезорганизующие моменты в нашу работу.
Я думаю. Берия чересчур обнаглел, чересчур стал торопиться, чересчур его торопили, и этим он себя выдал. Мы теперь пользуемся тем, что за 15 лет не разглядели в Берия, то мы за три с половиной месяца разглядели, потому что кто-то его очень торопил и слишком он начал наглеть, слишком он много высунул когтей, и мы увидели, что это хищник, это чужой человек, которого нужно взять за руку и посадить его на свое место.
Это мы сделали, товарищи, и я думаю, ни о каком ослаблении руководства партии и страны не может быть речи, мы очистились от агентов нашего классового врага, мы укрепили нашу партию. (Бурные аплодисменты.)
Мы как никогда теперь крепко стоим на ногах. В нашей среде, в руководящем ядре, теперь наконец честные отношения, мы не боимся теперь говорить друг с другом, как недели полторы тому назад было, а так было. Вы, может быть, ничего не видели, а может быть, кое-что и видели.
По-моему, из всего этого вытекают простые выводы: нам нужно быть в отношении нашей партийности твердыми, принципиальными и непоколебимыми. Нам надо, кроме того, проявлять бдительность во всей работе, побольше бдительности во всей нашей работе. (Аплодисменты.)
Булганин. Есть предложение, товарищи, на этом сегодня прекратить работу Пленума, объявить перерыв до завтрашнего дня. Не будет возражений? Нет.
Завтра в 12 часов дня, здесь же, в этом зале.
ЗАСЕДАНИЕ 3 ИЮЛЯ
Утреннее заседание
Хрущев. Заседание Пленума объявляю открытым. Продолжаем обсуждение доклада товарища Маленкова.
Слово имеет товарищ Булганин, подготовиться товарищу Сердюку — Львов.
Булганин. Товарищи, товарищ Маленков обстоятельно, правильно и, я бы сказал, хорошо все доложил. Товарищи Хрущев, Молотов правильно продолжили освещение дела. Однако вопрос по своему значению такой, что есть потребность сказать больше и дальше по этому вопросу.
В нашей партии бывали события и посерьезнее. Мы знаем, как партия ломала хребты авантюристам, заговорщикам масштабом покрупней, действовавших группой, а не одиночкой. Из истории партии мы также знаем, что партия, пресекая и ликвидируя авантюристов и заговорщиков, закалялась, крепла и ее авторитет в народе возрастал.
Все, что мы слышали о Берия, и то, что мы знаем теперь о нем, говорит о том, товарищи, что мы имеем дело с врагом партии, с врагом советского государства и народа.
Еще при жизни товарища Сталина Берия вел себя очень подозрительно. На глазах у нас, мы видели его, он вел себя грубо, нахально, нагло, пренебрегая коллективом, пренебрегая товарищами, интригуя перед товарищем Сталиным. Каждый из нас, товарищи, видел много раз случаи самых подлых, самых гнусных интриг перед товарищем Сталиным о товарищах, его окружавших. Это было у него в характере и, видимо, было у него в целях дальнего прицела.
После смерти товарища Сталина он не только продолжил эту линию на разобщение коллектива, на интриганство, на дискредитацию, но, как вы видите, повел себя еще более нагло и занялся прямой антипартийной, антигосударственной деятельностью.
Стало ясно, что оставлять так дело нельзя. Если так дело оставить, мы пришли бы к авантюре.
Как говорили здесь товарищи, несмотря на то, что мы терпели его в своей среде, больше того, как правильно говорили, относились с видимым уважением, на деле же было совершенно другое. Правильно здесь говорили товарищ Хрушев. товарищ Молотов и товарищ Маленков о действительных настроениях членов Президиума ЦК по отношению к нему.
Товарищ Хрущев Никита Сергеевич в дни перед кончиной товарища Сталина, когда товарищ Сталин был еще жив, действительно высказывал прямо мне, и я хочу повторить это, сказать более подробно: «Знаешь, — говорит, — видишь, стоим накануне смерти нашего вождя, но знай, я боюсь, что нам сильно Берия осложнит дело. Я предвижу, что умрет Сталин, он рванется к МВД. И зачем, ты думаешь, ему нужно МВД? Затем, чтобы потом у нас поставить слухачей, за нами следить и взять дело в свои руки, подчинить себе партию и государство».
Как видите, такие разговоры, такие настроения были еще тогда. И дальше так оно и вышло. Члены Президиума оказались под надзором МВД и Берия. За членами Президиума было установлено наблюдение. Здесь говорилось о подслушивании.
Товарищи, мы имеем в своем распоряжении записи подслушивания Хрущева, Маленкова, Молотова, Булганина, Ворошилова. За нами наблюдали. Я приведу один небольшой, может быть, факт, но он характерен для того, чтобы вы поняли обстановку, маленький штришок. За 2–3 дня, кажется, до того, как мы 26 июня его арестовали, мы на машине приехали ночью в половине второго, кончив поздно работать, на квартиру — товарищ Маленков, товарищ Хрущев, я и Берия — он нас подвез на квартиру. Живем мы — Георгий Максимилианович, Никита Сергеевич и я в одном доме. Мы с Никитой живем друг против друга на одном этаже, а Георгий живет этажом ниже. Приехали мы на квартиру. Георгий Максимилианович на четвертый этаж пошел, а мы с Никитой на пятый поднялись. Поднялись на площадку, стоим и говорим, что жарко дома, поедем на дачу.
Он говорит: «Я зайду домой, взгляну». А я говорю: «Я прямо поеду на дачу». В этот же лифт сел, спустился, поехал на дачу. На другой день Никита Сергеевич звонит мне среди дня и говорит: «Слушай, я для проверки хочу спросить. Ты никому не говорил, что мы уехали на дачу? У тебя не было ни с кем разговора? Откуда Берия знает, что мы уехали на дачу? Он позвонил мне и говорит: Ты с Булганиным на дачу поехал». Мы не придали этому значения. На другой день у товарища Маленкова, в его комнате, Берия вслух говорит: «Они хитрят. Поднялись на квартиру, а потом уехали на дачу». Я говорю: «Знаешь, дома очень жарко, поехали на дачу». «Брось, — говорит, ты в квартиру не заходил, спустился в лифте и поехал на дачу, а Хрущев, — говорит, — тот действительно, не мешкая, зашел и за тобой
