– Без маменьки… Я вот голодный, и что делать? Ничего нет, никого не знаю. Когда папенька рассказывал об этом, казалось интересно. А тут лес, и больше ничего.
– Всё наладится, не переживай…
Они подошли к довольно неказистой, почти не заметной среди деревьев избушке. Эдик опять вспомнил про сказки и начал перекладывать их старику, особо упирая на умение избушки поворачиваться «к лесу передом». Он явно ожидал, что Кощей вот-вот произнесёт заклинание и сказка станет былью.
Но Кощей избушку поворачивать не стал, а ушёл в неё и вынес оттуда страшные штаны на верёвочках. Потом огнивом печку растопил, а трубы у печки не было – пришлось Эдику, кашляя от дыма, в одиночку поддерживать огонь, кидая в печь собранные им же веточки, а старик охотился в лесу. Он принёс две птички, и они жарили их, а потом ели, разговаривая.
– Маменька у меня Елена Эдуардовна, – рассказывал мальчик, – ведает библиотекой в Главном штабе артиллерии. Папенька Фёдор Станиславович, генерал, при императрице Анастасии Николаевне состоит! Крёстный – князь Юрьев, старенький уже. Пчёл разводит. А я учусь, кончу гимназию в 1937 году, буду поступать в университет, на исторический факультет. Очень меня история увлекает. Я всё читал: и про Петра Первого, как он шведов бил, и про Павла Великого, как Индию вместе с Наполеоном завоевывали, и как японцев победили…
Вечерело. Темнота и прохлада загнали их в дом, и они грелись под какими-то шкурами под рассказы мальчика о «временах прошедших», о которых старик не имел ровно никакого представления.
Утром опять зашёл разговор о дальнейшей жизни. Эдик был в растерянности: неизвестная эпоха пугала его.
– А вы что собирались тут делать? – спросил он.
Старик, сидящий на порожке прямо перед ним, огляделся, никого, кроме них, не увидел и спросил с недоумением:
– Почему ты всё говоришь со мной, будто меня несколько? «Вы» князю говорят, и то если он не один, а с ратью, а без неё и ему – «ты». А если князь с воинством идёт, то и сам про себя другому князю скажет: мы, дескать, иду на вы… За ним сила людская, поэтому.
– Ах вот почему царица пишет: «Мы, Анастасия, Императрица и Самодержица Всероссийская», – воскликнул Эдик.
– А что делать я собирался? – продолжал старик. – Ничего не собирался. Кинул меня сюда Господь по своей какой-то надобности, и буду жить. Мы все под Господом ходим. Послал тебе Господь дождик, а ты что делать собирался? Живи под дождиком. Раньше я путешествовал, всю землю исходил; старым стал – просто живу. Теперь… раз Он тебя мне послал, тобою буду заниматься. Устроимся как-нибудь. А что ты делать умеешь?
Мальчик задумался и вдруг прослезился:
– Я рисовать люблю. Приехал к крёстному на этюды, мольберт с собой взял, краски – хотел гумно рисовать, – а тут… Папенька говорил, что это будет вроде видишь сон. А это совсем не сон! Я хочу проснуться! Маменька испугается, что меня нет!
– Проснёшься, когда для того время придёт, не бойся. И маменька не заметит. Я-то сам со младенческой поры, как приходили то крымчаки, то поляки, а то и московиты злобные, в сон кидался, и моя-то маменька таскала меня как полено. Так и не догадалась, где я бывал… Где вырастал и жизнь проживал. А мой ата, сиречь отец, знал, да не говорил ей. Как же она удивилась, когда я в три годика оказался грамотным! Они на ярмарке меня показывали за деньги. Впрочем, продолжай.
– За деньги ребёночка показывали? – вытаращил глаза Эдик. – Мои бы маменька и папенька никогда бы…
– А деревню нашу риттеры спалили, всех выгнали. Вот и пробавлялись крохами. Но скажи мне, что означает умение твоё? Никак я не уразумею. Что есть этюд? И другие слова твои… Но не гумно, гумно я знаю.
– А, мольберт. Это чтобы картины рисовать.
– Что?
– Ну, живопись.
– Э?..
– Художество.
– Э-э-э…
– Красками по холсту… Изображение.
– А-а! Холст. Ты ткач!
Эдик уже хохотал:
– Нет! Не ткач! Художник-любитель!
Ничего не соображал старик в культурной жизни двадцатого века, но у Эдика, когда речь зашла о лесе, получилось ещё хуже. Для него стало открытием, что лес полон всякой еды, что по незаметным, казалось бы, приметам, которым стал учить его Кощей, можно легко находить дорогу к дому. Целый месяц он играл в лесного жителя, осваивая новые для себя умения, и лишь изредка печаль навещала его: трудно было поверить, что, пока он тут развлекается, там, у крёстного, всё хорошо и маменька не сошла с ума, разыскивая его.
Когда слёзы навёртывались на его глаза, старик успокаивал:
– Не переживай, малец. Всё в порядке с твоей маменькой. Она ещё даже не родилась.
Во всех же остальных случаях – когда они не занимались охотой, хозяйством и тоской по маменьке – их разговоры были посвящены проблемам выживания ходока, правилам его поведения. Старый Кощей имел громадный опыт – несмотря на отличную память, не мог сосчитать всех своих жизней, и относил это на то, что всегда соблюдал завет.
– Главное – не события, с нами на земле происходящие, а то, что
– Если есть у тебя холстина рваная, её сшить надобно. И ты иголочкой с ниточкой зашиваешь прореху- то. Что же для тебя главное? Иголка? Или место в холстине, куда остриё попало? Нет, главное для тебя – стежок, чтобы нитка схватила два края холстины. А иголку затем отложил да и забыл о ней. Мы для Господа нашего иголка. А что и как он сшивает, того нам не понять.
Или однажды стал расспрашивать Эдика:
– Ты берёшь грязный котёл и чистишь его с песочком куском ветоши. Какова твоя цель?
– Всех микробов перебить, – бойко отвечал Эдик.
– Нет.
– Чтобы блестело?
– Нет.
– А, понял! Чтобы не воняло!
– Опять же нет. Котёл ты чистишь, дабы приготовить в нём новую пищу.
– Но это и так понятно!
– Да,
– А кто такие селькупы?
– Сие не важно. Я же не спрашиваю тебя, кто такие микробы, к коим ты настроен столь кровожадно.
В другой раз говорили о людях. Оказывается, не только ходоку невозможно понять замысел Божий, но и прочим людям не дано понять ходока. Не потому, что тёмные или глупые, – они умны, но ум их привязан к их веку. Кстати выяснилось, что век – вовсе не сто лет, как полагал Эдик, а время поколения, когда дети одних родителей сами становятся родителями. Тому, кто живёт между своим отцом и своим сыном, неизвестно откуда взявшийся пришелец всегда чужой.
– Куда бы ни пришёл, будь как все. Пришёл к пахарям – будь пахарем. Пришёл ко дружинникам – будь
