масштабные катастрофы, как те, которые обрушились на неё после его смерти?
Да и таков ли он был, каким его рисует вторая эпиграмма? Он, конечно, приобрёл широкую известность, часто публикуясь и выступая в разных аудиториях. Он действительно был воспитателем и Александра III, и Николая II. И вот внешняя известность привела к тому, что виной всех бед стал казаться именно он, дающий «вредные советы» российским государям.
Он родился в 1827 году. С 1853-го публикует ряд произведений на юридические, а с 1861 года и на религиозно-нравственные темы. Кстати, выступал с критикой реакционеров тех лет (например, министра юстиции В.Н. Панина), его публиковали А.И. Герцен и Н.П. Огарёв (в сборнике «Голоса из России»). При дворе Александра II он появился в 1864 году в качестве учителя наследника престола; преподавал законоведение. Учителем российских государей он оставался затем более сорока лет вплоть до революции 1905 года, но стал ещё и близким советником Александра III и Николая II по всем вопросам внутренней и внешней политики. Последовательно занимал все должности в Сенате, был членом Государственного совета, обер-прокурором Святейшего Синода, и оставался по совместительству профессором Московского университета.
Вот что сообщает о нём А.Ф. Кони (1844—1927):
«Ум острый и тонкий, веское и живое слово были им обыкновенно обращены на осуждение правительственных порядков… Был критически настроен по отношению к правительству. Но никогда – к царю или церкви… Он считал православие высшим выражением духовных сил русского народа, литературу и историю которого знал в совершенстве. Русский человек, по его мнению, был немыслим вне православия».
Критически настроен по отношению к правительству!
А вот мнение С.Ю. Витте (1849—1915):
«Это был человек несомненно высокодаровитый, высококультурный и в полном смысле слова человек учёный… Я должен сказать, что из всех государственных деятелей России, с которыми мне пришлось иметь дело во время моей, хотя и недолгой государственной карьеры (…) Константин Петрович Победоносцев был человек, наиболее выдающийся по своему таланту или, вернее, не столько по таланту, как по своему уму и образованию».
Судя по воспоминаниям современников, портретам живописцев и фотографов, он был высокого роста, худощавого телосложения, лицо гладко брил, носил очки. Жил уединённо, в обращении был сух и немногословен, не терпел необоснованных возражений. Отличался исключительным трудолюбием, имел литературный дар, написал много научных трудов, при этом без всякой чужой помощи. В общении с простыми людьми был добродушен, часто оказывал материальную помощь бедным. Обладал даром убеждать собеседника в правоте своих идей. Был прекрасным полемистом; успешно использовал в полемике свою эрудицию. Следил за развитием науки, литературы, формированием политических течений, за деятельностью политических партий.
С.Ю. Витте даёт ещё один штрих к портрету этого политического деятеля: личная скромность, неподкупность, некорыстолюбивость. А также приводит ряд фактов, подтверждающих и позитивные, и негативные аспекты государственной деятельности К.П. Победоносцева. Консерватизм его, например, проявился в отношении к Проекту об ответственности хозяев фабрик и промышленных заведений перед рабочими за смерть, увечье и т. д., составленному предшественником Витте на посту министра финансов И.А. Вышнеградским.
При обсуждении проекта в департаменте Госсовета, по воспоминаниям С.Ю. Витте, Победоносцев
Вот, оказывается, почему он был критически настроен к правительству. Оно у нас было при царизме «крайне социалистической направленности», да и законы принимались «социалистического характера», и это – несмотря на противодействие реакционеров и консерваторов, после чего либералы-прогрессисты не переставали ценить ум и таланты реакционеров и консерваторов, и наоборот. Наверное, люди, берущиеся судить о том сложном и противоречивом времени лишь на основании стишков про «совиные крыла», поступают не очень осмотрительно. Даже, скажем так, самонадеянно.
Встретив со стороны Победоносцева серьёзное противодействие социалистическому проекту, Витте продолжал работать в контакте с ним по реализации других программ. Так, вспоминает граф, «я оказывал Константину Петровичу Победоносцеву полное содействие и материальное, и всякое другое в развитии церковно-приходских школ… Я был, кажется, первым министром финансов, который начал относиться к церковно-приходским школам с полным сочувствием. И благодаря тому, что Победоносцев в Государственном совете всегда встречал мою поддержку в вопросе о церковно-приходских школах, на эти школы начали ассигновать деньги в большем количестве, и эти школы получили некоторое развитие».
Оказывается, «для народа – Бедоносцев» был радетелем народного образования!
Курьёзно, но против него до сих пор объединяются, казалось бы, непримиримые противники. Левые и социал-реформаторы всех мастей не могут простить ему многолетних усилий по предотвращению революции и связанных с ней катастроф, а особенно его слов о необходимости
Максим Брусиловский пишет: «Монументальная фигура Победоносцева – сенатора, обер-прокурора св. Синода, наставника двух последних императоров, мыслителя, философа и историка всегда вызывала глухое раздражение у российской интеллигенции. Причём раздражение настолько сильное, что заставляет задуматься о комплексе неполноценности, испытываемом представителями этого весьма поверхностно образованного класса по отношению к подлинному интеллектуалу, профессионалу в своём деле (во многих делах), человеку, чьи таланты и широта кругозора десятилетиями являлись эталоном для всякого государственного деятеля».[7]
Прочитаем начало знаменитой статьи Победоносцева «Великая ложь нашего времени» о демократической системе и парламентаризме:
Стоит отметить, что статья написана заочно, за годы до Манифеста от 17 октября 1905 года, на одном лишь зарубежном материале и пророческом предвидении, чем торжество демократии обернётся в России. Причём Победоносцев не критикует теорию парламентаризма. Теория-то как раз выглядит очень привлекательно:
Как ни хороша теория, осуществление её возможно лишь,
Но поскольку на практике всё это невозможно, парламентская система превращается в пародию на самоё себя, извращая собственные благие принципы: