серьезной книги Гомера. По нашим представлениям, Гомер – автор конца XII, начала XIII века. Герои и ведут себя, как 12-летние пацаны, играющие в войнушку. Четких понятий о добре и зле у них нет: что хорошо, что плохо? Можно ли обещать сохранить пленному жизнь, и тут же убить его, и похваляться этим?…
Так сговоряся, они у дороги, меж грудами трупов,Оба припали, а он мимо их пробежал, безрассудный.Но лишь прошел он настолько, как борозды нивы бывают,Мулами вспаханной (долее мулы волов тяжконогихМогут плуг составной волочить по глубокому пару),Бросились гнаться герои, – и стал он, топот услышав.Чаял он в сердце своем, что друзья из троянского станаКликать обратно его, по велению Гектора, гнались.Но, лишь предстали они на полет копия или меньше,Лица врагов он узнал и проворные ноги направилК бегству, и быстро они за бегущим пустились в погоню.Словно как два острозубые пса, приобыкшие к ловле,Серну иль зайца подняв, постоянно упорные гонятМестом лесистым, а он пред гонящими, визгая, скачет,Так Диомед и рушитель градов Одиссей илионцаПолем, отрезав от войск, постоянно упорные гнали.Но, как готов уже был он с ахейскою стражей смеситься,Прямо к судам устремляяся, – ревность вдохнула АфинаСыну Тидея, да в рати никто не успеет хвалитьсяСлавой, что ранил он прежде, а сам да не явится после.Бросясь с копьем занесенным, вскричал Диомед на троянца:«Стой, иль настигну тебя я копьем! и напрасно, надеюсь,Будешь от рук ты моих избегать неминуемой смерти!»Рек он – и ринул копье, и с намереньем мимо прокинул:Быстро над правым плечом пролетевши, блестящее жалом,В землю воткнулось копье, и троянец стал, цепенея:Губы его затряслися, и зубы во рту застучали;С ужаса бледный стоял он, а те, задыхаясь, предстали,Оба схватили его – и Долон, прослезяся, воскликнул:«О, пощадите! я выкуп вам дам, у меня изобильноЗлата и меди в дому и красивых изделий железа.С радостью даст вам из них неисчислимый выкуп отец мой,Если узнает, что жив я у вас на судах мореходных».Но ему на ответ говорил Одиссей многоумный:«Будь спокоен и думы о смерти отринь ты от сердца.Лучше ответствуй ты мне, но скажи совершенную правду:Что к кораблям аргивян от троянского стана бредешь тыВ темную ночь и один, как покоятся все человеки?Грабить ли хочешь ты мертвых, лежащих на битвенном поле?Или ты Гектором послан, дабы пред судами ахеянВсе рассмотреть? или собственным сердцем к сему побужден ты?»Бледный Долон отвечал, и под ним трепетали колена:«Гектор, на горе, меня в искушение ввел против воли:Он Ахиллеса великого коней мне твердокопытыхКлялся отдать и его колесницу, блестящую медью.Мне ж приказал он – под быстролетящими мраками ночиК вашему стану враждебному близко дойти и разведать,Так ли суда аргивян, как и прежде, опасно стрегомыИли, уже укрощенные ратною нашею силой,Вы совещаетесь в домы бежать и во время ночноеСтражи держать не хотите, трудом изнуренные тяжким».Тихо осклабясь, к нему говорил Одиссей многоумный:«О! даров не ничтожных душа у тебя возжелала:Коней Пелида героя! Жестоки, троянец, те кони;Их укротить и править для каждого смертного мужаТрудно, кроме Ахиллеса, бессмертной матери сына!Но ответствуй еще и скажи совершенную правду:Где, отправляясь, оставил ты Гектора, сил воеводу?Где у него боевые доспехи, быстрые кони?Где ополченья другие троянские, стражи и станы?Как меж собою они полагают: решились ли твердоЗдесь оставаться, далеко от города, или обратноМнят от судов отступить, как уже одолели ахеян?»Вновь отвечал Одиссею Долон, соглядатай троянский:«Храбрый, охотно тебе совершенную правду скажу я:Гектор, когда уходил я, остался с мужами совета,С ними советуясь подле могилы почтенного Ила,Одаль от шума; но стражей, герой, о каких вопрошаешь,Нет особливых, чтоб стан охраняли или сторожили.Сколько же в стане огней, у огнищ их, которым лишь нужда,Бодрствуют ночью трояне, один убеждая другогоБыть осторожным; а все дальноземцы, союзники Трои,Спят беззаботно и стражу троянам одним оставляют:Нет у людей сих близко ни жен, ни детей их любезных».Снова Долона выспрашивал царь Одиссей многоумный:«Как же союзники – вместе с рядами троян конеборныхИли особо спят? расскажи мне, знать я желаю».Снова ему отвечал Долон, соглядатай троянский:«Все расскажу я тебе, говоря совершенную правду:К морю кариян ряды и стрельцов криволуких пеонов,Там же лелегов дружины, кавконов и славных пеласгов;Около Фимбры ликийцы стоят и гордые мизы,Рать фригиян колесничников, рать конеборцев меонян.Но почто вам, герои, расспрашивать порознь о каждом?Если желаете оба в троянское войско проникнуть,Вот новопришлые, с краю, от всех особливо, фракийцы;С ними и царь их Рез, воинственный сын Эйонея.Видел я Резовых коней, прекраснейших коней, огромных;Снега белее они и в ристании быстры, как ветер.Златом, сребром у него изукрашена вся колесница.Сам под доспехом златым, поразительным, дивным для взора,Царь сей пришел, под доспехом, который не нам, человекамСмертным, прилично носить, но бессмертным богам олимпийским!Ныне – ведите меня вы к своим кораблям быстролетнымИли свяжите и в узах оставьте на месте, доколеВы не придете обратно и в том не уверитесь сами,Правду ли я вам, герои, рассказывал или неправду».Грозно взглянув на него, взговорил Диомед непреклонный:«Нет, о спасенье, Долон, невзирая на добрые вести,Дум не влагай себе в сердце, как впал уже в руки ты наши.Если тебе мы свободу дадим и обратно отпустим,Верно, ты снова придешь к кораблям мореходным ахеян,Тайно осматривать их или явно с нами сражаться.Но когда уже дух под моею рукою испустишь,Более ты не возможешь погибелен быть аргивянам».Рек, – и как тот у него подбородок рукою дрожащейТронув, хотел умолять, Диомед замахнул и по выеОстрым ножом поразил и рассек ее крепкие жилы;Быстро, еще с говорящего, в прах голова соскочила.Шлем хоревый они с головы соглядатая сняли,Волчью кожу, разрывчатый лук и огромную пику.Все же то вместе Афине, добычи дарующей, в жертвуПоднял горе Одиссей и молящийся громко воскликнул:«Радуйся жертвой, Афина! к тебе мы всегда на ОлимпеК первой взываем, бессмертных моля! Но еще, о богиня,Нас предводи ты к мужам и к коням, на ночлеги фракиян!»Интересное психологическое замечание обнаруживаем у Лессинга: «Я знаю, что мы, утонченные европейцы, принадлежащие к более разумному поколению, умеем лучше владеть нашим ртом и глазами. Приличия и благопристойность запрещают нам кричать и плакать… Как бы ни возвышал Гомер своих героев над человеческой природой, они все же всегда остаются ей верны, когда дело касается ощущений боли и страдания и выражения этих чувств в крике, слезах или брани».
Человеческая природа! Никуда не денешься, если человек мыслит, как ребенок, он и поступать будет, как ребенок, – в крике, слезах или брани. Автор же, такой же точно «взрослый ребенок», серьезно описывает эти серьезные дела, которые ныне выглядят столь по-детски… Ну как нам относиться к таким, например, поступкам, как описанное Геродотом (V век до н. э., линия № 5) наказание моря розгами?! По нашей схеме это XIII век:
«Итак, к этому скалистому выступу из Абидоса людьми, которым это было поручено, были построены два моста. Один мост возвели финикийцы с помощью канатов из «белого льна», а другой – из папирусных канатов – египтяне. Расстояние между Абидосом и противоположным берегом – 1 стадий. Когда же наконец пролив был соединен мостом, то разразившаяся сильная буря снесла и уничтожила всю эту постройку.
Узнав об этом, Ксеркс распалился страшным гневом и повелел бичевать Геллеспонт, наказав 300 ударами бича, и затем погрузить в открытое море пару оков. Передают еще, что царь послал также палачей заклеймить Геллеспонт клеймом.
Впрочем, верно лишь то, что царь велел палачам сечь море, приговаривая при этом варварские и нечестивые слова: «О ты, горькая влага Геллеспонта! Так тебя карает наш владыка за оскорбление, которое ты нанесла ему, хотя он тебя ничем не оскорбил. И царь Ксеркс все-таки перейдет тебя, желаешь ты этого или нет. По заслугам тебе, конечно, ни один человек не станет приносить жертв, как мутной и соленой реке». Так велел Ксеркс наказать это море, а надзирателям за сооружением моста через Геллеспонт – отрубить головы.
И палачи, на которых была возложена эта неприятная обязанность, исполнили
