раздался обычный их окрик, и на свирели они заиграли, овцы тотчас же встали и стали пастись, а козы стали скакать, зафыркали, как бы радуясь все спасенью привычного им пастуха. А вот Дафнис не мог заставить себя быть веселым: когда увидал он Хлою нагою и красу ее, прежде сокрытую, увидел открытою, заболело сердце его, будто яд какой-то его снедал. Дыханье его было частым и скорым, как будто кто гнался за ним, то совсем прекращалось, как будто силы свои истощив в беге своем предыдущем. И можно сказать, что купанье в ручье для него оказалось страшнее, чем в море крушенье. Он полагал, что душа его все еще остается во власти разбойников. Простой и наивный, как мальчик, не знал он еще, что в жизни страшнейший разбойник – любовь».
«Психологизм и эротика – основная его черта, и именно благодаря ей он нашел живой отклик в литературах Нового времени», – вот что говорят о произведении Лонга литературоведы. А мы возражаем: не отклик нашел этот роман в Новое время, а написан был в XVI веке.
И тут же, в пару к «древнему греку» Лонгу, дадим образец творчества поэта «высокого Возрождения». Это сыплющий именами античных богов выпускник Буржского университета, всю жизнь писавший на классической латыни – Иоанн Секунд, он же – Ян Эверардс (1511–1536):
Перенеся на Киферу Аскания-внука, ВенераСпящему стлала ему нежных фиалок ковер,Распространяла кругом покровы из роз белоснежных,Благоуханиями местность кропила вокруг.Словно воскресло в душе к Адонису прежнее пламя,В члены глубоко опять вкрался знакомый огонь.О, сколько раз хотела обнять она шею у внука!О, сколько молвила раз: был мой Адонис таков!Но не решалась смутить младенца покой безмятежныйИ поцелуев дала тысячу – розам кругом.И запылали цветы, а губы влюбленной ДионыШепотом веют на них, легким дыханием уст!Сколько касалася роз, поцелуев столько же тотчасРадость богини в ответ отображали, родясь.Вот, Киферея, плывя в облаках на лебедях белых,В путь понеслась: облетать круг непомерный земли.Как Триптолем, плодородной земле поцелуи богиняСыплет, и трижды звучат чуждым звучаньем уста.И оттого у людей, у немощных, счастлива нива, —В том врачеванье от мук также и я нахожу.Ты же прославься вовек, облегченье влюбленного пыла;Влажный живи, поцелуй, в розах прохладных рожден!Ваш я отныне поэт. Я буду вас петь, поцелуи,Не позабыта доколь будет вершина Медуз,И энеадов своих и отрасль любимую помня,Нежную Ромула речь не позабудет Амор.(Перевод с латыни С. Шервинского.)От XIV к XVI веку происходил переход от простого к сложному описанию переживаний. Сонет Петрарки психологически довольно простой. Это XIV век, линия № 6:
Средь тысяч женщин лишь одна была,Мне сердце поразившая незримо.Лишь с облаком благого серафимаОна сравниться красотой могла.Ее влекли небесные дела,Вся суета земли скользила мимо.Огнем и хладом тягостно палима,Моя душа простерла к ней крыла.Но тщетно – плоть меня обременяла;Навеки Донну небеса призвали,И ныне холод мне сжимает грудь:Глаза – ее живой души зерцала, —О, для чего Владычица ПечалиСквозь вас нашла свой беспощадный путь? Кстати, Петрарка (1304–1374), которого именуют «первым современным мужчиной», хоть и признавал, что Лаура была «вся добродетель, красота и благородство, слитые в единой чудесной форме», позднее говорил:
«Женщина… это настоящий дьявол, враг мира, источник соблазнов, причина раздоров, от которого мужчина должен держаться подальше, если он желает обрести покой… Пусть женятся те, кого привлекает общество жены, ночные объятия, крики детей и муки бессонницы… Что до нас, то, если это в нашей власти, мы сохраним свое имя в наших талантах, а не в браке, в книгах, а не в детях, в союзе с добродетелью, а не с женщиной…»
Некоторые «греки», как мы можем с удивлением (но теперь уже и с пониманием) увидеть, более психологичны в своем творчестве, нежели Петрарка или другие средневековые европейцы. Вот стихотворение Мелеагра, а затем элегия Каллимаха. Это III век до н. э., линия № 7:
Юношей цвет изобильный собрав, богиня Киприда,Сплел сам Эрот для тебя, сердце, манящий венок:Вот, посмотри-ка, сюда он вплел Диодора лилию,Асклепиада левкой дивнопрекрасный вложил,Розы тут Гераклита, они без шипов и колючек,Там сверкает Дион, цвет виноградной лозы,Вот златокудрого крокус Терона средь листьев проглянул,И благовонный тимьян дал для венка Улиад,Нежный Мииск подарил зеленую ветку маслины,Лавра цветущая ветвь – это наш милый Арет!Тир священный, из всех островов блаженнейший! МирройДышит лесок, где цветы в дар Афродите даны! * * *Кто-то сказал мне о смерти твоей, Гераклит, и заставилТы меня слезы пролить. Вспомнилось мне, как с тобойЧасто в беседе мы солнца закат провожали.Теперь жеПрахом ты стал уж давно, галикарнасский мой друг!Но еще живы твои соловьиные песни; жестокий,Все уносящий Аид рук не наложит на них.Для сравнения – два стихотворения из «Песен поэтов Бургундского двора». Гийом Дюфаи (1400–1470):
Смертельно бледен мой лик,Причиной тому – любовь,Груз на плечах велик,Так тяжела любовь.Мне изможденный ликСкрыть ли в морских волнах? В прекрасной дамы глазахВижу, что знает она:Ни здесь, ни в иных мирахБез любви мне жизнь не нужна.Наградой высшей награжденныйИ столь высоко вознесенный,Счастливейший во всей стране!Об этом вдруг поведал мнеЛишь слог, тобой произнесенный.И словно заново рожденный,От горьких мук тобой спасенный,Я, словно в несказанном сне,Наградой высшей награжденныйИ столь высоко вознесенный,Счастливейший во всей стране!Я был отвергнутый влюбленный,В слезах напрасных истомленный…Но вот, со мной наединеТы робко снизошла ко мне…О, слог, тобой произнесенный!Наградой высшей награжденныйИ столь высоко вознесенный,Счастливейший во всей стране!Об этом вдруг поведал мнеЛишь слог, тобой произнесенный.Иоанн Режи (1430– 1485):Пожелайте – стану Вам слугоюИ любовью нежною своей,Где бы я ни был, до скончанья дней,От невзгод и горестей укрою.Никогда я не прельщусь другою,Преисполнен счастьем новых дней.Пожелайте – стану Вам слугою,Вас любовью одарю своей.К одному стремлюсь я всей душою,Вечно петь Вам о любви своей,И, клянусь, лишенный страсти сей,Навсегда глаза свои закрою.Пожелайте – стану Вам слугою,И любовью нежною своей,Где б я ни был, до скончанья днейОт невзгод и горестей укрою.Сонет Шекспира (1584– 1616) психологически сложнее, чем у греков или бургундцев, но он и по времени ближе к нам! Ведь это уже линия № 9:
Когда она клянется, что свята,Я верю ей, хоть знаю – ложь сплошная.Пусть мнит она, что я в мои летаНеопытен и хитростей не знаю.Хочу я думать, что она права,Что юности не будет завершенья;По-детски верю я в ее слова,И у обоих правда в небреженье.Зачем она не скажет, что хитрит?Зачем скрываю возраст свой теперь я?Ах, старость, полюбив, лета таит,А лучшее, что есть в любви, – доверье.Так я лгу ей, и лжет она мне тоже,И льстим своим порокам этой ложью.Мы говорили уже о «возрасте человечества», о том, что общественная жизнь, а также частная в своем усредненном значении подчиняется общим законам эволюции. Сначала люди чего-то не знают, потом узнают, применяют, дополняют… узнают еще что-то… взрослеют. Взрослеет все человечество в целом.
Примеры этому можно найти, изучая историю наук, религий, войн, торговли, но если делать это в рамках традиционной истории, то обнаружится, что повзрослевшее человечество время от времени впадает в детство и начинает свой путь вновь. То есть общепризнанная ныне история не подчиняется законам эволюции. В рамках же той современной хронологии, которую мы предлагаем в нашей книге, «взросление» человечества проявляется вполне. Произведения литературы дают нам картину, например, эволюции
