Другая история литературы. От самого начала до наших дней

Прежде всего, обратим внимание на слово «призрачные». Вся «римская» история этого периода достаточно призрачная. По рассматриваемой теме исследователю просто нечего сказать, ведь «официальных мер» не было, а значит, не было и письменных документов! Самое удивительное, что после слов «вплоть до III века» Тэннэхилл не упоминает никаких официальных мер против педерастии, которые принимались бы не только в этом III веке, но в IV или в V, а прямо переходит к VI веку и к императору Юстиниану. Может быть, он поступил так случайно, но для нас важно, что и упомянутый III век находится на линии № 6 стандартной «греческой» синусоиды, и юстинианов VI век лежит на той же линии, но только относится к ее «византийской» волне:

«Однако в Константинополе, «втором Риме», император Юстиниан сочетал римские законы с христианской моралью и за короткое время распространил и то и другое на больших территориях, входивших в Римскую империю. С точки зрения Юстиниана, богохульство и гомосексуализм были в равной степени безбожными. «Ибо из-за этих преступлений, – говорит Юстиниан, – происходит голод, землетрясения и мор; если мы убедим людей воздерживаться от упомянутых беззаконных действий, они смогут спасти свои души… Мы приказываем начальнику столичной стражи схватить тех, кто будет продолжать упомянутые беззаконные и безбожные действия после того, как мы предупредили их, и подвергнуть их суровым наказаниям, чтобы город и государство не пострадали из-за их ужасных деяний». Это было в 538 г. н. э.»

Кстати, одним из самых популярных наказаний была кастрация.

Юстиниан писал в указе:

«Хотя нам всегда необходимы доброта и милосердие Бога, но в данном случае, сейчас, мы нуждаемся в ней особо, потому что мы самыми разными способами вызвали Его гнев, который излился на множество наших грехов… Нам следует отказаться от всех низменных поступков и помыслов – и в особенности… от осквернения мужчин, на которое некоторые мужчины святотатственно и нечестиво осмеливаются, совершая непотребные соития с другими мужчинами».

О том, что результат этих мер (а равно и чумы, произошедшей об эту пору) был положительным для достижения баланса между численностью населения и средой, мы можем судить по литературе XV–XVI веков. После принятых Юстинианом (и, надо думать, другими владетельными людьми тоже) действий, которые следует отнести к XIV веку, на 1-м траке гомосексуальные безумства немногочисленных любителей выглядят очень элегантно, аналогии же с Древней Грецией находят сами историки. Сказав, что лишь «к XV в. мужчина Ренессанса стал больше интересоваться мужской наготой, чем женской», Тэннэхилл тут же увязывает этот факт с «греческим влиянием», которое отразилось в «несколько двусмысленной юношеской наготе творений Вероккьо, Боттичелли и Леонардо», и пишет:

«Но несмотря на то, что итальянский Ренессанс стремился вернуть к жизни греческие традиции и что итальянцы были очарованы платоновским отношением к любви (заново открытым благодаря появлению в Европе «Пира», дошедшего до Италии позже, чем другие работы Платона), культ педерастии в Италии лишь очень отдаленно напоминал то, что происходило в Древней Греции».

А мы, подводя итоги, скажем, что «древнегреческие» сексуальные изыски после эпидемий чумы, осуждения церковью, применения наказаний оказались востребованными, если верить литературе и мемуарам, только в самой «утонченной» части общества, среди деятелей искусств, в среде культурной и отчасти политической элиты.[22] Греческие же откровения плавно превратились в европейскую «возрожденческую» литературу. Нельзя не иметь в виду, что в условиях обструкции таким занятиям авторы XV–XVI веков могли скрываться под греческими именами. Например хотя Мелеагра называют поэтом III века до н. э., но это линия № 7, реальный XV век:

Мальчик прелестный, своим ты мне именем сладостен тоже,
Очарователь – Мииск; как же тебя не любить?!
Ты и красив, я Кипридой клянусь, красив совершенно.
Если ж суров – то Эрот горечь мешает и мед.
…
Был я еще не настигнут страстями, как стрелы очами
Выпустил в грудь мне Мииск, слово такое сказав:
«Вот, я поймал наглеца и гордо его попираю.
Хоть на лице у него царственной мудрости знак».
Я же ему чуть дыша отвечал: «Не диво! И Зевса
Также с Олимпа Эрот вниз совлекал, и не раз».

Гетеры и наложницы

Сколь ни удивительным это покажется, но даже такой социальный институт, как продажная любовь, подтверждает нашу синусоиду времен. У Демосфена можно найти фразу: «Нам даны гетеры для удовольствия, наложницы для повседневных нужд и жены, чтобы давать нам законных детей и присматривать за хозяйством». Конец IV, а более определенно начало III века до н. э. (линии № 6–7) называют историки временем, когда из-за ослабления политической и военной активности и роста доходов населения резко возросла популярность куртуазной проституции.

В это время развивалось сценическое искусство, менялось отношение к театру, в котором стало доминировать изображение романтической любви, хотя женские роли продолжали играть юноши. Для любого, знакомого с историей театра, очевидно, что такие же процессы протекали в театре XIV–XV веков. Искусствоведы говорят, что скульпторы античной Греции этого времени начали ваять обнаженное женское тело. Да, так и есть, эволюционное развитие искусства приводит к тому, что в какой-то момент художники осваивают новое умение, – и вот на одних и тех же «линиях веков» они научились изображать обнаженное тело, сначала мужское, а затем (возможно, после преодоления естественной стыдливости моделей) и женское.

Амманати. Венера. 1571.

Все эти новые веяния в III веке до н. э., полагают историки, привели в Афинах к взлету интереса к проституции, прежде всего столь утонченной, как проституция гетер, – умных, образованных, культурных, чувственных, склонных к искусствам женщин. Говорят, что доходы от этого вида частнопредпринимательской деятельности сильно увеличились. Спрос был так велик, что одна из самых знаменитых проституток по имени Метиха получила прозвище Клепсидры из-за того, что время обслуживания клиента регламентировала при помощи водяных часов (клепсидры). Тут нам остается, на выбор, только два вывода: или совсем было мало работниц такого профиля, или это просто очередной анекдот господина Боккаччо.

Рэй Тэннэхилл с некоторой долей сочувствия пишет: «Гетеры всегда сознавали, что их привлекательность не сохранится навсегда и что им нужно копить деньги. Одна гетера по имени Филумена (не исключено, что это лишь литературный персонаж) в письме к своему любовнику цинично замечает: «Для чего ты трудишься писать длинные письма? Мне нужны пятьдесят золотых, а не твои письма. Если ты любишь меня, плати; а если ты больше любишь деньги, то не надоедай мне. Прощай!».

И тут же нам излагают такие легенды, как сообщение о гетерах, сумевших накопить достаточно денег для меценатства и вложения в большие предприятия. Ламия из Афин, говорят, восстановила разрушенную картинную галерею(!) в городе Сикион близ Коринфа, а Родопис, фракийская гетера, работавшая в Египте, как утверждают, за свой счет построила целую пирамиду!!!.[23] Поверить в это невозможно.

«Гетера с клиентом». Краснофигурный килик V века до н. э.

А вот сообщение о гетерах Средних веков: «Проститутки в эпоху Возрождения превосходно умели петь, играть на музыкальных инструментах, декламировать стихи, а иногда даже сочинять. Туллия Арагонская в XVI в. написала трактат на языке Платона; другие, менее честолюбивые, превращали свои гостиные в салоны, которые навещали прелаты, уважаемые господа и философы- гуманисты. Чтобы вести такой образ жизни, им, естественно, приходилось быть очень практичными. Вероника Франко требовала за один поцелуй от четырех до пяти крон, а за то, что Монтень называл полной сделкой, – 50 крон; Туллия Арагонская потребовала от своего клиента-немца заплатить за одну ночь сотню крон. Перевести деньги XVI в. в современный эквивалент затруднительно, но поцелуй Вероники стоил примерно столько, сколько домашняя прислуга получала за шесть месяцев работы».

Кажется, сходство в нравах и ценах налицо, и характерно, что мы находим его на одной и той же линии № 7–8.

Ниже гетер на социальной лестнице стояли (лежали?) наложницы. И в античной Греции, и в средневековой Европе их положение вряд ли можно назвать счастливым; у наложницы не было такой эмоциональной и финансовой независимости, как у гетеры, и не было законных прав, как у жены. Если хозяин уставал от нее, ничто не мешало ему бросить ее или продать – хотя бы в публичный дом.

Здесь еще один анекдот. Из-за нехватки материала об античной жизни историки хватаются за любую мелочь, поэтому они склонны верить мнению, что «первые публичные дома в Афинах были