около 25 тыс. подследственных, то к 1911 году «тюремное население» увеличилось вдвое и составило 177 017 человек, из которых подследственные составляли одну треть. Наибольший рост отмечен после поражения революции 1905 года.
В начале века революция в стране только назревала, и арестованных революционеров было мало по сравнению с уголовными. Как вспоминал один из них – А. Локерман, оказавшийся в 1901 году в тюрьме г. Ростова-на-Дону, тюремные надзиратели проявляли недоумение и непонимание того, что это ещё за новая порода арестантов? Из-за чего они бьются? Какую выгоду в этом находят? В бескорыстие революционеров они не верили, а всё пытались докопаться, нет ли за их громкими фразами каких-либо материальных пружин.
Это было началом разложения тюремного персонала, который уверенно чувствовал себя с уголовными преступниками, но оказался не в состоянии ни понять политических, ни противостоять им. Видя, что режим в тюрьмах ослабевает и ситуация выходит из-под контроля администрации, Министерство юстиции, в ведении которого с 1895 года находились указанные места лишения свободы, в 1904 году утвердило Правила о порядке содержания в тюрьмах политических арестантов.
Во время проведения дознания или следствия политические арестанты должны были содержаться в особых камерах по одному и по возможности изолироваться от других категорий на прогулке, в церкви, комнатах для свиданий и т. д. В определённые дни, но не более одного раза в неделю, за счёт собственных средств политические арестанты могли приобретать продукты и предметы обихода, которые разрешалось иметь в тюрьме: чайники, миски, мыло, гребешки, щетки, бумагу и т. д. На хозяйственные работы по тюрьме они не назначались, но были обязаны сами поддерживать чистоту и порядок в камерах и убирать постель. Им предоставлялось право заниматься в камерах или в специально отведённых для этого помещениях письменными работами или ремесленным трудом. Они могли читать книги, газеты и журналы за исключением запрещённых к обращению в публичных библиотеках, а также газет и журналов, вышедших в течение последних 12 месяцев.
Свидания с супругами и ближайшими родственниками, к числу которых относились родители, дети, родные братья и сестры, а в особо уважительных случаях и с другими лицами, разрешались начальником тюрьмы с согласия лица прокурорского надзора или лица, проводящего дознание. Количество свиданий – не более двух в неделю в дни и часы, определенные начальником тюрьмы. Помещения для свиданий оборудовались разделительной решёткой.
Выбор старост, устройство общей кассы и передача друг другу денег и вещей политическим арестантам запрещались.
Таким образом, Правила предусматривали более строгую изоляцию для политических арестантов, по сравнению с общеуголовными, однако до 1907—1908 годов администрация тюрем была не в состоянии обеспечить их выполнение. Так, в одесской тюрьме в 1907 году заключённые, пользуясь самодельными отмычками, свободно открывали двери камер, посещали друг друга и даже оставались на ночёвку в других камерах. В тюрьме действовала общественная комиссия из представителей всех партий. В этот же период времени московская центральная пересыльная тюрьма («Бутырка»), где также содержались подследственные, была открыта для межкамерных контактов. С утра до вечера заключённые вели переговоры друг с другом через окна, свободно получали известия с воли, издавали свой собственный журнал. Свидания имели без решёток и с кем угодно.
Тюремная администрация пыталась любыми путями обеспечить соблюдение установленных законом условий, но это было сложно, так как количество политических заключённых в тюрьмах постепенно превысило количество уголовных, и уголовные нередко выступали на стороне политических в борьбе за права заключённых.
Сроки содержания арестованных в полицейских участках и в тюрьме до суда в 1906—1907 годах. Оказалось, что в полицейском участке в среднем арестованный находился 7 дней до того, как его переводили в тюрьму, но отдельные лица находились там более одного-полутора месяцев. Средняя же продолжительность содержания под стражей подследственных до передачи дел в суды составляла 5 месяцев 12 дней, а максимальная доходила до 15 месяцев.
Подробное описание санитарного состояния тюрем в 1909 году дал Н. Гурьев. Он указал на однообразие пищи арестантов, недостаточную калорийность их суточного рациона. Только в небольшом количестве из обследованных им тюрем имелся достаточный запас белья, позволявший производить его еженедельную смену. Среди других недостатков Н. Гурьев отметил произвольное сокращение администрацией времени прогулок арестантов и даже полную их отмену, наличие клопов в камерах, плохое медицинское обслуживание и обеспечение гигиенических условий. Результатом неблагоприятных условий являлось развитие у многих арестантов туберкулёза легких.
Выступая в 1911 году на заседании Государственного Совета, начальник Главного тюремного управления Хрулев в ответ на упрёки, что арестанты едят мясо, которого не видит русский крестьянин, указал, что в огромном большинстве губернских тюрем, а в уездных повсеместно, мясо совершенно не даётся, за исключением праздничных дней, а приправа супа делается с помощью только сала. Исключением являлись тюрьмы Санкт-Петербурга и Москвы, где были установлены другие нормы. Чай и сахар арестантам также не давался.
В 1909 году стоимость содержания одного арестанта в России была ниже, чем в других странах Европы, в том числе по сравнению с Англией в два раза.
Плохо в тюрьмах было и с библиотеками: в трети из общего числа тюрем, откуда в 1904 году поступили сведения, библиотеки полностью отсутствовали.
В декабре 1915 года министром юстиции была утверждена Общая тюремная инструкция, в которой подробно регламентировался порядок исполнения предварительного заключения под стражу и исполнения наказания в отношении различных категорий арестантов. Эта инструкция с определенными исключениями фактически действовала и в первые годы советской власти.
Инструкция предусматривала раздельное содержание лиц, состоявших под следствием и судом, и других арестантов, а также обвиняемых по одному и тому же делу. Указанные лица должны были, по возможности, содержаться в одиночном заключении.
Если врач давал заключение о том, что содержание арестанта в одиночной камере угрожало его здоровью, то он подлежал переводу в общую камеру с согласия прокурора или следственных властей.
Арестанты, состоящие под следствием или судом, должны были подвергаться лишь таким запретам и ограничениям, которые вызывались необходимостью предупреждения уклонения их от ответственности, обеспечения правильного хода следствия или дознания и поддержания порядка, необходимого в местах заключения.
Указанные лица пользовались правом получать за свой счёт или от родственников и иных лиц пищу. Им разрешалось за установленную плату готовить пищу в отдельной кухне, а также приобретать продукты питания как из денег, заработанных в местах лишения свободы, так и из собственных средств. При этом на них не распространялись ограничения в расходовании таких сумм, существовавшие для осуждённых, но воспрещалось выписывать больше, чем было необходимо для личного потребления. Для осуждённых передачи принимались только от близких родственников, а на состоящих под следствием и судом это ограничение не распространялось. Им также не вменялось в обязанность носить казённую одежду, но количество собственной одежды ограничивалось одним комплектом верхнего платья и обуви, соответствующих времени года, а также одной сменой чистого белья, помимо той, которая находилась в пользовании. Женщинам дозволялось иметь две смены белья. Стирка и сушка одежды осуществлялись в тюремных прачечных за умеренную плату.
Лица, состоящие под следствием и судом, не входили в число арестантов, подлежащих обязательному занятию работой по распоряжению тюремного начальства. Однако заключённые, которые раньше уже отбывали наказание за определенные преступления, в случае повторного привлечения к ответственности за аналогичные преступления были обязаны работать, но освобождались от нее на время, которое было необходимо для приготовления к защите на следствии и в суде. Вместе с тем тюремной администрации вменялось заботиться о привлечении к работам желающих трудиться подследственных лиц.
В свободное от работы время для всех арестантов устраивались общие чтения, на которые привлекались только те подследственные, относительно которых имелось согласие прокурора. Те же требования распространялись и на привлечение арестантов к общеобразовательному обучению в тюремной
