Костя кивнул. Ему говорить — и то было трудно.
— Вообще-то их четверо было. Или даже пятеро. Одного я свалил — это точно. А потом меня зацепило. И патроны кончались…
— Чего вы не поделили-то? — вздохнул лесник.
Что случилось с этим странным парнем? Откуда он взялся тут? В окрестных деревнях да селах молодежь по большей части ушла с отступающей Красной Армией. И почему русские гоняются по лесам за русскими же? Что-то лесник, сидящий в своей глуши даже без радиоприемника, прослушал? Новая гражданская? Да нет, с чего бы? Или…
При мысли об этом Иван Архипыч вздрогнул. Слышал он краем уха о том, что в некоторых деревнях гансы призывают местных мужиков, способных держать оружие, вступать в какую-то ихнюю полицию. Нет, но не может же этот простой русский парень Костя быть фашистским прихвостнем? Или это Сарычев, которого Костя так боится, прислуживает оккупантам?
— Расскажи мне, — мягко попросил лесник. — Почему тебя хотели убить? Что с тобой стряслось?
И тут случилось небывалое — Костя рассмеялся. Получалось это у него плохо и оттого выглядело особенно страшно. Голый, закутанный в одеяла парень, которому и рукой-то шевельнуть — непосильная задача, трясся от мелкого булькающего смеха, туда-сюда ходил острый кадык, вздрагивали губы.
— Не, дед, я не сумасшедший, — опередил он уже готового спросить об этом старика. — Но если я правду расскажу, ты точно не поверишь.
Ночь пролетела быстро. Раннее зыбкое утро Иван Архипыч встретил на ногах, выскользнул на лыжах в лес, быстро и сторожко пробежался в ту сторону, откуда вчера притащил Костю. Но все было пока спокойно. Тогда он вернулся домой и принялся вспоминать вчерашний разговор.
Спасенный им парень, просмеявшись, заявил, что прибыл к нему из будущего.
— Это как? — поперхнулся от удивления старик черным горячим густым чаем.
— Да вот так. Там, у нас, вы все, все, что здесь происходит, — это история. Вы для нас уже умерли, дед, а мы для вас не родились еще. Как еще проще объяснить?
— Ну хорошо, — Иван Архипыч махнул рукой. — А к нам вы зачем шастаете?
— Вот в этом все дело… Дай сначала чаю. Потом дальше расскажу.
Напившись, Костя принялся кашлять и кашлял долго, с надрывом. Наконец смог говорить снова.
— Это развлечение такое. Военно-исторический туризм. Заплати денег — и отправляйся на любую войну, воевать за любую сторону. Хочешь — на Куликово поле, хочешь — на Бородино. А хочешь — сюда, на Великую Отечественную. Можешь — за наших, можешь — за фашистов.
Похоже, своими вопросами лесник разбередил что-то у Кости в душе, тот уже не делал долгих пауз, говорил, говорил, лихорадочно, сбиваясь, но не останавливаясь. Старик даже испугался сначала: а ну, парню снова плохо станет? Однако пересилить свой интерес, отказаться от рассказа и заставить раненого замолчать после того, как сам же его спросил, он уже не мог.
— Понимаешь, Архипыч, куча народу отдает бабло за то, чтобы почувствовать себя в шкуре простого немецкого зольдатена, пришедшего покорять дикую Россию. Перед нами все цветет, за нами, блин, все горит… Есть побольше филок — можно и в эсэсовца поиграть. Прикинь, эксклюзив-тур, в программу входят допрос партизанки и расстрел подпольщиков. Каково, а?
Он закашлялся снова, попытался рукою схватиться за грудь, болезненно поморщился.
В его последних словах дед многое не понял, но уловил только, что какие-то люди из будущего платят деньги, чтобы поучаствовать в войне на стороне захватчиков. Вот ведь гады! Как такое только в голову человеку прийти могло?
— Что-то я на те слова перешел от волнения, что мне привычны. Попробую-ка без них, — продолжил Костя Ларцев. — Тут еще, понимаешь, дед, такая штука… По какой-то хитрой физике нам в вашем времени ничто не может вреда причинить. Видишь, к чему я клоню? Вы можете в нас стрелять, ножами резать — без толку все, будет проходить насквозь, и никакого вреда.
— А как же твое плечо? — не утерпел Иван Архипыч, перебил Костю вопросом. — Сарычев твой? Он что, тоже из будущего?
— Да, Архипыч, оттуда. Видишь, — он указал подбородком на простреленное плечо, — родные-то пули, из нашего времени, нас вполне цепляют. Зато вам от них вреда не будет. Так вот, работали мы с Васькой когда-то вместе, да потом раскидало нас. По разные стороны баррикады.
— Бывает, — кивнул дед.
— Так вот, это уже не просто туризм, не просто развлекаловка. Это веселая стрельба по мишенькам, которые ничем ответить не могут. Платит человек деньги, прибывает сюда — ему выдают местное оружие, и он идет в полный рост, хлещет из автомата от пуза очередями, и пули его не берут. Видел я такое, что забыть никогда не смогу, наверное. Одна фирма расщедрилась, проплатила корпоративный выезд своих сотрудников… А, да ты ж не знаешь, что это. В общем, собралось десятка два человек и заказало поучаствовать в атаке на советские позиции. Ну, им устроили уличные бои. Представляешь, картина: рушится горящий дом прямо на этих ребят, а им все по… Поровну, в общем. Идут сквозь огонь, все в черных мундирах, и морды черные от копоти, плюют на сыплющиеся сверху балки, палят из автоматов — и улыбаются.
— Погоди, — перебил дед. — Так что, они наших солдат убивают?
— Ну да, — поморщился досадливо Костя. — Здешнее оружие им дают, из вашего времени.
Мол, дед, я тебе рассказываю-рассказываю, а ты до сих пор главного не понял.
— Ну и сволочи же! — Дед в сердцах ударил кулаком по столу.
— Всякого я насмотрелся, — вздохнул, успокаиваясь, парень. И опять заговорил тише, все же брала свое усталость. — Ты, Архипыч, не знаешь, что такое Хиросима. А вот я там тоже был. Дорогущий тур, для самых богатеньких, но кое-кто себе позволяет, ездят взглянуть собственными глазами, хотя черные очки надевать приходится. Уж больно вспышка яркая…
— Слышь, парень, — неожиданно спросил Иван Архипыч, — ты-то сам какое к этому отношение имеешь?
— Я-то? — Костя задумался. — Я в той компании работал, что все эти приключения организовывает. Вроде как по совместительству и охранник, и экскурсовод. Экскурсовод — это такой человек в музее…
— Знаю, — обиженно перебил его лесник. — Чай, не в тундре живу, а в простом русском лесу, да на двадцать четвертом году советской власти.
— Не ругайся, дед, — примирительно сказал раненый. — В общем, водил я группы туристов, а потом как-то раз иду по улице и вижу: топают нагло так, пальцы на растопырку, четверо ребятишек лет восемнадцати, налысо бритые, в камуфляжных комбезах — и у каждого на груди выставка немецких орденов, кресты, орлы, все, как полагается.
— Где ж они их взяли-то?
— А расскажу сейчас, не торопи. — Костя поерзал на топчане, тяжело вздохнул и попросил: — Поправь одеяло, Архипыч. Сползает, а я рукой пошевелить еле могу.
Дед накинул сползающее одеяло обратно на плечи сидевшего перед ним парня из далекого будущего.
— И вот идет, — продолжил Костя, — им навстречу старик типа тебя, весь бородой зарос, сгорбился, семенит, на тросточку опирается. Увидел он ребятишек, да как начал кричать. Мы, мол, кровь проливали, и все такое. А те послали деда подальше в разных невежливых выражениях. Ну, старый тоже оказался еще тот фрукт и хотел одного из них тростью ударить. Зря он так, я думаю, но пришлось мне за дедка вступиться.
— И как?
— Что — как? Архипыч, это сейчас я так плохо выгляжу, а вообще-то четверо ребят с улицы мне не соперники. Побил я их немножко и сдал в милицию. А потом что-то вдруг такая злость взяла. Ну, думаю, неправильно это, нельзя так. И плевать, что некоторые наши защитники прав и свобод вопят во всю глотку: мол, доказано, что изменения в прошлом никак не отражаются на будущем, и войну-то мы все равно выиграли, и неважно теперь, за кого играть. Это же наша страна, старики за нее умирали, чтобы нам жилось лучше, а эти сопляки сто лет спустя учат меня, какую сторону нужно было тогда выбирать. Мол, эсэсовцы — это рыцари, потому что они — в черных плащах, высокомерные, холеные и несут нам настоящий
