немецкий орднунг. Белокурые бестии, блин. А наши — окопное мясо, потому что в потных вшивых телогрейках, и никакого, понимаешь, дед, орднунга.
Иван Архипыч не знал, что такое орднунг, но мог согласиться с Костей в том, что гитлеровские захватчики вряд ли могли принести стране что-то доброе.
— Потом я еще выяснил, что те четверо, они действительно в прошлом на войне были, и то — медали свои с трупов поснимали, чтобы там, у нас покрасоваться. Сначала я как-то завелся, пошел к начальству, начал что-то кричать, заявление об увольнении на стол бросил. И вдруг — как молния перед глазами сверкнула — я понял, что это никого не волнует! Ну, уволюсь я — и что? Найдут нового на мое место. И тогда я, Архипыч, взял пистолет и отправился сюда, к вам, на войну. Знаешь, зачем?
Лесник, похоже, понял, что собирается поведать ему Костя, но на всякий случай покачал головой: мол, коли говоришь, так давай, не прерывайся, мало ли что я думаю.
— Я уже четверых на тот свет отправил, — словно похвастался парень. — И каждый раз на курок нажимаю и думаю: может, поймет хотя бы следующий, что война — это не игра? Может, чудо случится, и перестанут они переть сюда, как в тир, по живым людям пострелять. На все войны Земли меня не хватит, так хоть Великую Отечественную от таких туристов постараюсь спасти. Вот мое начальство спохватилось и послало за мной Ваську Сарычева, он-то меня и прищучил. Ну, почти… Говорю тебе, — вновь завел свою песню спасенный, — завтра с утра он за мной придет.
— Утро вчера мудренее, — глубокомысленно заметил лесник. — Все мне рассказал?
Костя опустил голову в знак согласия.
— Спи тогда. Давай я тебе подушки поудобнее положу.
— Высплюсь перед смертью, — вымученно улыбнулся парень.
— А про смерть, — строго велел Иван Архипыч, — и думать забудь. Не станешь ее поминать — она и не придет…
На этом месте старик очнулся от воспоминаний и пристально вгляделся в черневший по краю поляны лес.
И тут за окном он увидел тех, — кто шел по следу Кости Ларцева.
Они не особенно таились, три неясные тени, скользившие от дерева к дереву. Думали, наверное, что никто в этом мире ничего не мог с ними сделать. Никто, кроме одного-единственного человека, забывшегося сном на кровати в лесниковой избушке.
Дед вздохнул, нащупывая в кармане пистолет, который он нашел на поляне рядом с Костей. Парень про оружие и словом не обмолвился, решил, наверное, что потерял с концами. Ну и пусть так думает.
Иван Архипыч еще раз осторожно выглянул в окно. Три тени подошли ближе. Жаль, что в пистолете неизвестной системы осталось всего три патрона, так что бить придется только наверняка. Зато, если лесник правильно понял рассказ спасенного им лесу парня, их оружие не сможет причинить старику никакого вреда, ведь они пришли не за ним, а за Костей.
«Повоюем? — неожиданно весело подумал дед. В нем как будто неожиданно проснулась бесшабашная шальная молодость. — Примем бой за то, чтобы в том далеком будущем, из которого выбросило ко мне странного парня Костю, решившие поразвлечься толстосумы не чувствовали себя в безопасности, стреляя, как в тире по мишеням, по тем, кто защитил их страну от самого страшного в ее истории нашествия?»
Первый из троицы вышел из-под прикрытия деревьев.
Дед медленно поднял руку с пистолетом. И вдруг вспомнил последний вопрос, который задал уже засыпающему Косте. До последнего не хотел спрашивать, так, на всякий случай, чтоб не сглазить. Тем более что из слов пришлеца из будущего вроде и так все было ясно. Однако мало ли…
— Извини, парень, — окликнул он тогда сонно клевавшего носом Костю. — Я тебя все ж таки еще спрошу.
На удивление, Костя понял, о чем идет речь, еще не услыхав дедова вопроса.
— Да все в порядке, Архипыч, — пробормотал он, ворочаясь осторожно под своими одеялами, — ты все верно понял. Не бойся, мы выиграли. Тяжело стране будет, не скрою. Очень тяжело. Но, если повезет, ты еще доживешь до победы.
«Хотелось бы», — подумал Иван Архипыч, нажимая на курок.
Юрий Максимов
ЧЕРНЫЙ СНЕГ
— Если вы смотрите эту запись, значит, дело моей жизни осталось незавершенным. — Пожилая женщина строго глядела с экрана. — Однако это дело выходит за рамки амбиций конкретного человека, оно больше, чем я. Мне горько сознавать, что я так и не смогла найти подлинных единомышленников или учеников. С пониманием отношусь к тому, что мой сын не разделяет моих идей, но не вижу другого выхода… — госпожа Феклина на миг запнулась и отступила к серой громадине камина, — …кроме как поставить ему условием… Если Сережа хочет получить наследство, он должен отыскать человека, который мог бы адекватно донести до сведения общественности собранные мною материалы. Прости, сынок, но я действительно не знаю, кому еще это поручить.
Госпожа Феклина вопросительно посмотрела куда-то вправо, и запись прервалась.
— А что за материалы имеются в виду? — поинтересовался щеголеватый следователь с вздернутыми кончиками усов.
— Это касается темы диссертации моей клиентки, — уклончиво ответил нотариус Иваненко и нервно поправил одинокую прядь волос на лысине. Вторжение усатого господина из «Предпоследнего Дознания» ему было крайне неприятно. Пусть представитель спецслужбы, пусть с ордером, а факт остается фактом: пришлось огласить завещание постороннему лицу, да к тому же до фактической смерти клиента. А теперь еще и материалы…
— Я бы хотел взглянуть на них.
— Не вполне уверен, что ваш ордер дает такие полномочия, — осторожно возразил нотариус, разглядывая бланк с характерной эмблемой — два синих треугольничка в круге. — Ведь Ольга Федоровна еще даже не умерла… окончательно.
— Из четвертой стадии комы никто не возвращается, — буднично ответил следователь, оглядывая аскетичное убранство офиса. — Вам, надеюсь, доводилось слышать о специфике нашей службы? Если сомневаетесь в моих полномочиях — проконсультируйтесь с начальством.
Начальство уже дало инструкции: оказать всяческое содействие. Вздохнув, Иваненко смирился с неизбежностью беспорядка. Что ж, отчего бы в этот слякотный ноябрьский день и впрямь не случиться какой-нибудь пакости?
Он отыскал формуляры в базе, вывел бланки, положил на стол:
— Заполните здесь и здесь, господин…
— Карев, — напомнил следователь, доставая из кармана пиджака серебряную ручку.
Пока он расписывался, Иваненко с кислой миной на лице открыл сейф. Нотариус был человеком педантичным, поэтому обстоятельства, вынуждавшие не только мириться с нарушением, но и самому его совершать, казались издевкой судьбы.
— Вот и чудненько. — Карев поднялся и протянул руку за инофоконом. Отдавая холодный металлический шарик, Иваненко с удивлением подумал, что для следователя эта ситуация, как раз напротив, выражает привычный порядок. Так при столкновении двух разнонаправленных жизненных векторов воплощение идеала одного неизбежно предполагает нарушение идеала другого…
По такой-то погоде — вещь вполне закономерная.
Свинцовое небо едва удерживалось от дождя, словно всматриваясь в бесчисленные точки аэромобилей-«прыгунов», хаотично сновавших под низкими тучами. Мрачный, сырой мегаполис проплывал
