Зябко...
Мысли сквозят печальные,
черти блазнятся, хоть кричи.
Вдалеке огоньки сигнальные
над копрами горят в ночи.
Нынче кажется удивительным:
как тогда я в тринадцать лет
добегал до огней спасительных?
И сейчас все спешу на свет...
Обезумев от женского ига
и домашних забот и труда,
он дождался счастливого мига
и ушел, сам не зная куда.
Время грубо его целовало,
били ливни его и пурга.
В пятьдесят поглядел с перевала —
нет ни друга нигде, ни врага.
Он зашелся в махорочном дыме
и почувствовал: с донца души
поднималось забытое имя
и манило раздумьем в тиши.
Не поверил он образу яви
и протянутым молниям рук.
И опять забродил по державе,
не заметив, что жизнь — это круг,
что туманны дорожные нити,
и всему есть жестокий предел.
...У истлевшей избы, на граните,
он, вернувшийся, сгорбясь, сидел.
Первый зимний утренник, как праздник.
Вышел: снег лежит
и своей неопытностью дразнит,
как цветок во ржи.
Холодит дыхание немного,
это — хорошо!
Первозданно все вокруг и строго
и в груди — свежо!
Поброжу задумчиво вдоль речки,
посижу в саду,
где стоят березки, словно свечки,
сердцем отойду.
Юрий Седов
Не стало улицы Горшечной.
Еще лет пять назад была
на этой стороне заречной.
Вся вышла. В прошлое ушла.
Она от церковки брала
разбег, пускаясь в путь недлинный...
Помянут ли ее руины
ее гончарные дела?
Здесь птицы хоров не поют,
не слышно ведер у колонки.
Одни грохочут в перепонки —
стальные каблучки минут.
Да шепчет тополь-инвалид
листком сверкающим, беспечным
о том, как в жилах вновь кипит
весна, бушует соком млечным...
Но не всесилен дней поток:
вдруг за полынью, как мосток,
поманит вкось тоской дощечной
завалинки приют извечный.
Душа закусит удила.
Взовьется вихрь грозы, сминая
людские судьбы и дела.
Распорют темень факела,
и рыкнет гром, зевак пугая:
— Вот эта ссадина земная,
я помню, улицей была...
Сверкает и плавится лето,
жужжащие множа миры.
О пиршество ветра и света!
Томленье реки разогретой
и звон благодатной жары!
Высокое солнце. Отвага
ныряльщиков. Радуг разлет.
Шагни — и за пропастью шага
начнется твой первый полет...
С того улетевшего лета,
меня настигая везде,
не гаснет улыбка привета —
не тают круги на воде.
