— Нет, — честно признался Саша.
— Почему?
— Я не привык разговаривать с неодушевленными предметами.
— Какая чудовищная дискриминация! — возмутился кувшин. — Не хотите ли вы сказать, что разговариваете только с животными и растениями? — Он внезапно рассыпался на тысячи зеленых осколков, которые тут же поднялись в воздух и превратились в пчелиный рой.
— Нет, я… — Саша опасливо покосился на пчел, которые кружились вокруг его головы.
— Слава Богу! — выдохнул голос, и на полу вновь появился кувшин, — а то я уж испугался…
— Я хотел сказать, что привык разговаривать только с людьми, — смущенно закончил Саша, ожидая нового взрыва негодования. И не ошибся.
— Что?! — Кувшин покачнулся и упал. Упаси Боже жить в таком мире, где кухонная утварь запросто треплется с тобой на философские темы и чуть что валится в обморок! Надо сказать, кувшин довольно быстро взял себя в руки (если можно, конечно, применить это выражение) и снова стал ровно. — Вы предлагаете мне, — теперь в голосе явно слышались истерические НОТКИ, — принять облик ЧЕЛОВЕКА?!
— Совершенно не обязательно. Вы меня совсем не смущаете в таком… виде, — поспешил успокоить кувшин Саша.
— Спасибо. — Кувшин чуть приподнялся над полом и проделал плавный круг по комнате. Видимо, собирался с мыслями. — Итак, как вам у нас нравится?
— Пока не знаю. Все очень необычно.
— Да? Вас это сильно смущает? Я могу чем-то помочь? Если хотите, мы могли бы что-нибудь изменить, сообразно вашим вкусам. — Кувшин даже изобразил что-то вроде поклона, слегка изогнув горлышко. Надо сказать, выглядело это крайне неестественно. — Как вам интерьерчик? — Раздался тихий щелчок, и мрачный подвал мгновенно изменился. Солому на полу заменил синтетический палас в клетку. А вместо масляного светильника у стены стал торшер. Лампочка в котором ярко светилась, несмотря на то, что ни розеток, ни проводов вокруг не наблюдалось. — Так лучше?
— Да, да, спасибо. Все хорошо. Единственное…
— Слушаю вас, — с готовностью откликнулся кувшин.
— Вы не могли бы сказать, как вас зовут? У нас принято называть свои имена при встрече.
— Ах, да! Я совсем забыл! Варварские обычаи, да, да. С удовольствием пойду вам навстречу, если вы предварительно объясните, зачем вам все эти сложности?
— Сложности? Мне всегда казалось, что имена придуманы как раз для того, чтобы было проще общаться.
— Да как же проще? — Кувшин от возмущения, наверное, присел на месте, моментально став похожим на ночной горшок. — Вы засоряете свою память миллионами — заметьте, миллионами! — бесполезных имен и названий, постоянно держите в уме все эти ярлыки, я не говорю уже о дикой путанице языковых барьеров!
— Какую ерунду вы говорите! — возмутился Саша. — Бесполезных? Почему бесполезных? Как же иначе людям общаться? — Он на мгновение даже растерялся, настолько нелепыми показались ему претензии кувшина. Поэтому сразу же привел максимально дурацкий пример:
— Ну, как вы скажете фразу: 'Вася, дай мне, пожалуйста, носки', если нет ни имен, ни названий? Что же это получится? 'Эй, ты, длинный, дай мне такие штуки, которые надеваются на другие штуки, на которых мы ходим'?
— Вы забыли «пожалуйста», — заметил кувшин.
— Вы издеваетесь?
— Нет, — кротко ответил кувшин. — Просто мне кажется, что в пылу спора вы подобрали не самый удачный пример.
— А, по-моему, вполне удачный, — уперся Саша. — И это еще не самая сложная ситуация.
— Вот уж действительно — не самая! Я бы даже сказал: ситуация, доведенная в своей простоте до абсурда!
— Мне кажется, мы друг друга не совсем понимаем, — предположил Саша.
— Мне тоже так кажется! Иначе зачем вы приводили столь дурацкий пример?
— Да почему же дурацкий?! — крикнул Саша.
Ох, приятель, ты меня сейчас выведешь, я не посмотрю, что ты разговаривать умеешь, — возьму за горлышко и тресну об стенку!
— Да потому что не может такого быть! Чтобы один человек такое сказал другому: 'Вася, дай мне, пожалуйста, носки'!
— Еще как может! — И Саша тут же очень живо представил себе утро в общаге числа, например, девятого марта. И Мишку Шестакова, лежащего на Сашиной кровати. Как всегда, полностью одетого, но без носков, которые аккуратно висят на спинке кровати. Есть у Мишки такая привычка: по большой пьянке укладываться спать, раздевшись именно до такой степени. Самочувствие у всех — сильно ниже среднего, но Шестакову хуже всех, потому что он вчера заканчивал пивом. Встать он категорически не может, но желание привести себя в порядок имеет. Он протягивает слабую руку по направлению к родным носкам и слабым голосом умирающего, объявляющего свою последнюю волю, говорит: 'Сашка (или Вася, что в данном случае не принципиально), дай мне, пожалуйста, носки…' — Очень даже может!
— Хорошо, — удовлетворенно сказал кувшин. — Но говорить-то зачем? Что этот ваш, с позволения сказать, Вася, сам НЕ ЗНАЕТ, что нужно дать Шестакову утром девятого марта?
— Конечно, нет, — ответил Саша и так и остался стоять с открытым ртом. — А… вы знаете Шестакоза?
— Не имею чести, — сухо ответил кувшин. — И искренне надеюсь впредь избежать знакомства со столь вульгарным субъектом, заканчивающим празднества пивом.
— Тогда откуда вы все это знаете?
— Как — откуда? Вы сами только что о нем подумали. Должен заметить, кстати, что у вас получилась очень яркая внутренняя картина. Вы не пробовали себя в качестве имажин-художника? Могу составить вам хорошую протекцию.
— Для начала я хотел бы выяснить, где очутился и что мне дальше делать, — с нажимом ответил Саша. Говорливый кувшин начинал действовать ему на нервы.
— Простите, я, кажется, увлекся. Если не возражаете, мы могли бы продолжить наш спор как-нибудь в другой раз.
— С удовольствием, — саркастически сказал Саша.
— А пока, исключительно для вашего удобства, можете называть меня Пематангсиантар.
— Как-как?
— Пематангсиантар. Вам не нравится? Ну, тогда — Панкалпинанг. Может быть, вам больше подойдет Телукбетунг?
— Вы опять издеваетесь, — укоризненно заметил Саша.
— Отнюдь. И попрошу вас аккуратней выбирать слова, характеризующие мои действия, — строго сказал кувшин. — Во-первых, не издеваюсь, так как в принципе не имею такой привычки. А, во-вторых, не «опять», как вы изволили выразиться. Слово «опять» в вашем контексте указывает на повторение действия. А я, как замечено выше, такой привычки не имею. — Кувшин обиженно замолчал, и если бы не полная симметричность формы, Саша был готов поклясться, что тот отвернулся.
— Мне просто такое не выговорить, — объяснил Саша. — Вы выбираете очень сложные имена.
— Вы считаете, что «Панкалпинанг» труднее выговорить, чем 'Вася'?
— Да.
— Вы меня окончательно сбили с толку, — признался кувшин. — Но, впрочем, ладно. Сделаем так: выбирайте сами.
— Ну-у, давайте, я буду звать вас… ммм… — Саша растерялся.
— Ну-ну, смелее, не стесняйтесь. Мне абсолютно все равно, — подбодрил ехидный кувшин.
— Я не знаю. Мне трудно подобрать вам подходящее имя.
— Вот видите!
