союз со мной означает именно это. И, чтобы никто и помыслить не мог о таком, Валинор учат думать, что ничего доброго не может быть ни в мыслях, ни в деяниях моих.
— Но ведь это не так!
— А ты можешь считать злом того, кто умеет любить, как и ты; кто хочет видеть мир прекрасным, как и ты; кто умеет мыслить и чувствовать, как и ты; кто так же радуется способности творить? Кто, по сути, желает того же, что и ты?
— Какое же это тогда зло?
— В том-то и дело. — Мелькор отпил глоток вина.
— Знаешь, — после минутного молчания тихо сказал Гортхауэр, — я пытаюсь представить себе Ауле, играющего в снежки со своими учениками.
— И что? — заинтересовался Изначальный.
— Не выходит, — вздохнул фаэрни. — Он не снизойдет. Наверное, ему никогда не придет в голову превратить комок снега в птицу. Ведь пользы от этого никакой. Просто красиво, интересно, забавно… А он — Великий Кузнец, Ваятель, потому и должен создавать только великое и нужное. К вящей славе Единого. А от такого — какая слава? Просто… на сердце теплее, что ли? Не знаю, как сказать…
— Это не так, тъирни. Я расскажу тебе о Ваятеле. Только… не теперь.
… — Позволишь ли переночевать у тебя, Гэллор?.. У него не было своего дома в Гэлломэ; обычно к ночи он возвращался в Хэлгор, но сегодня ему хотелось остаться с Эллери.
Вайолло Гэллор просиял:
— Конечно, Учитель! Зачем ты спрашиваешь? Мы всегда рады тебе…
Гости уже разошлись, и они остались одни. Разговор затянулся допоздна. Гэллор был не прочь и продолжить беседу, но Изначальный с улыбкой остановил его:
— Довольно, пощады! Если бы я был человеком, ты вконец замучил бы меня: не торопись, ты хочешь узнать все сразу. Эллеро смущенно рассмеялся:
— Ты прав. Учитель.
…Девушка свернулась калачиком в кресле, подобрав ноги: огонь в камине догорал, и в комнате было прохладно. Мелькор невольно залюбовался ею.
Эленхел. Имя — соленый свет далекой звезды. На языке Новых, Пришедших, оно прозвучало бы — Элхэле, звездный лед: зеленоватый прозрачный лед, королевской мантией одевающий вершины гор, цветом схожий с ее глазами. Он сказал как-то — Элхэ. Имя — горькое серебро полынного стебелька. И вправду похожа на стебель полыни — невысокая, хрупкая, тоненькая; а волосы — серебряные, водопадом светлого металла. Огромные, на пол-лица, глаза — то прозрачные, как горные реки зимой, то темные, зеленые зеленью увядающей травы…
Она редко плакала, но смеялась еще реже. Она была — мечтательница, умевшая рассказывать чудесные истории; только иногда взгляд ее становился горьким и пристальным — тогда вспоминались невольно те слова, что сказала в день выбора имени:
Непредсказуемая, она могла часами беседовать с Книжником или Магом, расспрашивать Странников об иных землях, и они забывали за разговором, что ей только шестнадцать, а потом вытворяла что-нибудь по- мальчишески лихое и отчаянное. Ну кто, кроме нее, отважился бы летать в полнолуние в ночном небе, оседлав крылатого дракона? Дети восхищались и втайне завидовали. Учитель хотел было отчитать за хулиганство, но был совершенно обезоружен смущенной улыбкой и чуть виноватым: «Но ведь он сам позволил… Знаешь, Учитель, ему понравилось…»
Наверное, хотела спросить о чем-то, а ждать пришлось долго… Изначальный осторожно укрыл девушку плащом, отошел к окну.
— Тано!..
Он мгновенно оказался рядом. Девушка с ужасом смотрела на его руки; дрожащими пальцами коснулась запястьев, коротко вздохнула и прикрыла глаза.
— Что с тобой? — Он был встревожен.
— Ничего… прости, это только сон… страшный сон… — Она попыталась улыбнуться. — Я тебе постель застелила, хотела принести горячего вина — ты ведь замерз, наверное, — и, видишь, заснула…
Он провел рукой по серебристым волосам девушки; в последнее время они все чаще забывают, что он — иной.
— Но ведь ты не за этим пришла. Ты хотела говорить со мной, Элхэ?
— Да… Нет… Я не хочу этого, но я должна сказать… Тано, — совсем тихо заговорила она, — он страшит меня. Тано, он беду принесет с собой — для всех, для тебя… Он —
— О ком ты, Элхэ? — Изначальный был растерян; он никогда не видел ее такой.
— О твоем…
Помолчали.
— Учитель, я принесу вина?
Он рассеянно кивнул.
— И огонь почти погас… Сейчас я…
— Не надо, Элхэ, — он начертил в воздухе знак Ллах, и в очаге взметнулись языки пламени.
Она вернулась очень быстро; он благодарно улыбнулся, приняв из ее рук чашу горячего и терпкого вина: вишня? Тёрн?..
— Тано…
Он поднял голову: Элхэ стояла уже в дверях — тоненькая фигурка в черном; и необыкновенно отчетливо он увидел ее глаза.
— Тано, — узкая рука легла на грудь, — береги себя. Знаю, не умеешь, и все же… Ты неуязвим, ты почти всесилен — но только пока не ранено твое сердце. Я боюсь за тебя.
Он хотел спросить, о чем она говорит, но Элхэ уже исчезла.
…
Покачивается в темной воде венок: ирис, осока и можжевельник связаны тонкими корнями аира. Файар верят, что несбыточное, непредсказанное, невозможное — сбудется, если в сплетенье цветов отразится луна.
Не смотри мне в глаза. Не говори — так не может быть. Это — во мне.
Не тот горчащий вздох весеннего ветра, который рождает светлые, как росные капли, летящие, по- детски простые и трогательные строки и мелодии — нет, яростно-прекрасное в силе своей огненное чувство, сжигающее слова, как палую листву, оставляющее только:
А отражение луны в темной заводи — ускользает, скрывается в опаловой дымке облаков, и высоки травы разлуки по берегам.
Корни аира прочны,
но скрыты от глаз:
чаще видишь острые листья…
РАЗГОВОР-VI
… —
