– Лидочка, а фужеры поставить?
– Сейчас, – улыбнулась та. Но улыбка вышла короткой, оборванной.
Наконец все расселись. Фомин торжественно, священнодействуя, разлил по бокалам вино – даже Светке – и сел, держа фужер за тонкую витую ножку.
– Что же, выпьем, – сказал он.
Это походило на заупокойный тост. Андрей не стал пить.
– Что же вы, Андрюша? – спросила Лидия Васильевна.
Андрей встал.
– Я… Алексей Владимирович, Лидия Васильевна… я прошу руки вашей дочери Вики.
Со звоном разбился бокал, Светка ахнула и побежала на кухню, по дороге отчаянно всхлипывая. Оттуда она, естественно, сразу не вернулась – наверное, ревела где-то в уголку. Вика бросилась за сестрой. Вскоре с кухни послышались два плачущих голоса. Светка что-то говорила. Вика что-то отвечала.
– Но мы же мертвые, – возразил академик.
– Я ее люблю, – просто ответил Андрей.
– Андрюша, – деликатно вступила в разговор Лидия Васильевна, – я не буду врать, мы очень рады, очень-очень, но ведь… у нас нет никакого выхода.
– Я знаю. Я просто буду с вами. Куда вы – туда и я. Иначе я жить не смогу.
– Но мы ведь тоже скоро не сможем… вы же понимаете… Наше время кончается. Я давно уже видел, что круг сужается, и скоро мы уже не выйдем из него. И нас возьмут… эти.
– Я понимаю. Вы боитесь умереть.
– Да. Я боюсь, Андрей.
Странно было услышать это признание от этого большого и сильного человека. Почти страшно.
– Понимаете ли, пока я был жив, я был уверен, что за гробом ничего нет! И не боялся! Я знал, что жизнь продолжится и после меня, что мое тело распадется на атомы и вернется в цикл жизни, став пищей червям, потом растениям, потом позвоночным… Мне было только печально, что я не увижу новой, прекрасной жизни. – Он помолчал, затем тихонько рассмеялся. – Открою вам страшную тайну. Любой из нас в глубине души надеется на то, что за смертью что-то есть. Любой, даже самый прожженный атеист. Только скрывает это даже от самого себя, а уж как человек умеет себя убеждать – это мы знаем… А теперь мне страшно. Потому что все, чему я не верил, оказалось правдой. А если так, то ведь придется отвечать. Не за то, что я считал идею существования Бога смешной, а за то, что я натворил. Ведь эти твари – это тоже отчасти мое порождение!
Андрей засмеялся против воли:
– Вы много на себя берете. Они и без вас существуют. Вы всего лишь предугадали существование Иллюзиума. Но никого вы не создали. Это существовало и без вас.
– Нет, – покачал головой Фомин. – Если все так, то я вложил свой кирпичик в основание Башни. И как мне это исправить – я не знаю…
Он посмотрел на жену:
– Лидочка…
– Да. Андрей, – посмотрела она на него серьезно до дрожи. – Мы решили – мы ответим на приглашение. И будь что будет. Их, – она особенно подчеркнула это слово, – я боюсь больше.
Что-то произошло. Никто не мог сказать, что именно – какая-то еле заметная рябь прошла по комнате, и за окном тьма стала прозрачнее, словно вернулся обычный темный осенний вечер.
Андрей опустил голову. Потом снова посмотрел на них – таких беззащитных, таких влюбленных друг в друга.
– Мне кажется, что теперь вас эти, – он показал головой за окно, – уже не смогут достать. Никак.
– Всего три дня осталось… – прошептала Лидия Васильевна. – Всего три дня…
– Я пойду с вами. – Андрей положил руку на их соединенные ладони. – Я тоже решил. Что будет с Викой – то и со мной.
И опять что-то произошло – неуловимое, почти незаметное, хрупкое, как угасающий звон разбитого тонкого стекла.
Вика с зареванной, но уже сердито улыбающейся Светкой вернулись в гостиную. Вика была необычно решительной и сильной, а Светка – необычно тихой и послушной.
– Светка плачет, – шепнула она Андрею. – Она плачет, что никогда не станет взрослой, что ее никто никогда не полюбит, как ты – меня… Мне ее так жалко…
– Викушка, подай еще один бокал… Лидочка, а ты помнишь – там, в серванте? По-моему, время.
Лидия Васильевна кивнула, ушла в спальню и через несколько минут вернулась с зеленой бархатной коробочкой.
– Вот, это мы для Викушки и Светочки припасли, – сказала Лидия Васильевна, любовно поглаживая кольца. – А это будет для вас. Это дедовское еще, пусть ваше будет.
– Ну давайте выпьем, по-настоящему, со звоном! – вскочил Фомин.
Они чокнулись бокалами, репродуктор вдруг замолк.
«Это их время кончается. Их мир сжимается», – подумал Андрей, ощущая, как вместе с мирком Фоминых
