слышала. Ее можно было остановить только ором. Правда, потом начинались рыдания, а этого Игорь уже не выдерживал. И уступал.
– Я или он! – крикнула она. – Понял? Либо я, либо он!
– Он, – вдруг ответил Игорь. Слово вылетело само, гладкое, словно галечка. Он даже опешил от неожиданности.
Лариса тоже явно ожидала иного ответа.
– Что? – осеклась она.
– Он, – почти радостно повторил Игорь. Это коротенькое слово будто стронуло лавину, и все это тяжелое, лишнее, ненужное, привычно-лживое – все поползло, покатилось…
– Так, значит? – На глазах Ларисы показались слезы.
Игорь смотрел, пытаясь вызвать в себе чувство вины, но оно не приходило. Ему было все равно.
– Мы будем спать в гостиной. А ты – где хочешь, – ответил Игорь.
– Я тебе… я тебя… развод! – выдала наконец Лариса.
Красивое лицо побагровело, и Игорь внезапно с невероятной остротой ощутил, что ведь из-за этой бабы он поссорился с отцом. И отец умер. И Игорь так и не успел сказать ему… Ничего не успел сказать.
Игорь молча пошел в ванную купать котенка.
А ночью, глядя, как по потолку ползают пятна света от машинных фар, ощущая непонятную горечь от своей ново-обретенной свободы, все думал – как же так могло получиться? Ведь была же девчонка с золотыми волосами, которая, распахнув зеленые глазищи и приоткрыв рот, слушала песни под гитару у костра, варила в котелке макароны с тушенкой, и ничего ей не надо было, кроме Вуоксы, луны и неба? Куда она ушла? Как же он ее не удержал?
Утром все так же молча помогал Лариске паковать вещи – все, какие ей только хотелось, только бы поскорее. Лариска висела на телефоне, радостно оповещая всех подружек о сволочизме мужа, о том, что она уходит к Павлу – Игорь этому очень удивился, потому как кто такой этот Павел и откуда он успел взяться, он понятия не имел. Потом приехал Павел. Игорь с первого взгляда понял, что Лариска нашла очередной объект для пиявленья. Полноватый мужик лет сорока пяти, явный подкаблучник. Одет он был хорошо, пригнал грузовой «мерс». С Игорем он говорил чуть извиняющимся тоном, даже денег предлагал. Пока Лариса распоряжалась погрузкой, Павел сидел с Игорем на кухне, виновато убеждая его, что квартира им не нужна, и что он все сделает, и что вообще Игорь такой интеллигентный, так что давай, мужик, выпьем и разойдемся без обид. Игорь выпил, мысленно желая мужику терпения.
А может, они и правда нашли друг друга, и пусть Лариске будет хорошо его пиявить, а ему будет приятно от этого пи-явленья… Каждому свое.
Так они с котом остались вдвоем и стали жить-поживать. После скоротечного развода о Ларисе он больше ничего не слышал. Кота окрестил Вилькой в честь кота Тэвильдо,[1] то есть «кота Тибальта о девяти жизнях».
Теперь Игоря дома ждал верный зверь, и было к кому возвращаться. Вилька гулял вместе с хозяином, как собака, по окрестному лесу. И потихоньку к Игорю стало возвращаться утраченное. Он изумился, как давно он уже не слушал любимой музыки, не читал книг, как давно не смотрел ничего… Как давно не звонил старым друзьям. Да стоит ли? Забыли уже давно, за восемь-то лет.
Вроде уж и Лариска ушла из его жизни, а домой Игорь так и не вернулся. Почему – трудно было сказать. Наверное, из-за саднящего ощущения собственной вины – так ведь и не сумел примириться с отцом.
После того достопамятного скандала, пока отец был жив, Игорь домой не звонил, не желая невзначай наткнуться на него. Звонила всегда мама – она стала их ангелом-посредником.
Теперь же он звонил домой часто, и сердце болезненно сжималось, когда он слышал голос отца на автоответчике. Человек умер – голос остался. Он звонил, чтобы просто послушать этот голос.
Мать это знала. И, как и прежде, звонила сама.
Даже когда мама очень хотела его видеть, она намекала как бы между прочим – «Марина приносила новую статью – очень неплохо, даже интересно. Василий Сергеевич обещал завтра зайти. Что еще? Ну карп удачно получился. Лучше говори, как там твоя работа? Диссертацию все еще пишешь, а?» И Игорь понимал, что надо прийти, что мама ни в коем случае не скажет, что хочет его видеть. И что этот неплохой карп куплен нарочно для него. Все будет так, словно он зашел случайно. Она не упрашивала его вернуться. Она ждала, когда он придет сам. И Игорь тоже знал, что в конце концов он приедет к матери вместе с Вилькой, вот немного еще подождать, когда отпустит это ощущение вины, – и вернется. Обязательно вернется.
Кто же знал, что времени им осталось совсем ничего – только до високосной ночи, ночи с февраля на март, с зимы на весну?
Никто не знал, и Игорь не знал. Он просто радовался покою и свободе, ощущая, как возвращается давнее-давнее, почти забытое состояние души. И был он этому рад, как щенок, только что не визжал и не прыгал. Взгляд и сознание постепенно отмывались, словно заляпанное грязью окно под неспешным дождичком, и он снова стал видеть то, чего не замечал и не видел уже давным-давно и в существование чего уже перестал верить. То есть ненормальное.
Он прекрасно сознавал, что видит то, чего нормальные люди не видят. Но психом себя не считал и комплексовать по данному поводу не собирался. Игорь имел свою личную теорию «ненормального», для него весьма удобную. А состояла она в том, что это самое «ненормальное», не укладывающееся в картину обычной материальной жизни, существовало всегда. Положим, чертики зеленые существуют на самом деле. Другое дело, что мозг не воспринимает того, к чему не подготовлен. Ведь отказывается он воспринимать или запоминать то, чего человек не хочет или не может воспринять и запомнить? Короче, чертиков видит тот, кто способен их воспринять – к примеру, человек в измененном состоянии сознания, сиречь упившийся в зюзю. Либо верящий в существование зеленых чертей.
Однако к чему человек готов, а к чему нет – это зависит много от чего. И сильно зависит. После Века Просвещения стало нормальным отрицать существование зеленых чертиков, ибо они не попадают в Область Разума. Рационалист в черта не верит, хоть тот на голове у него пляши. До Века Разума чертики считались вполне нормальными и существующими, хотя наличие и происхождение оных толковалось по-разному.
А нынче же народ подготовлен обилием книжек, телесенсаций, игр и особенно кино к чему угодно. Правда, вряд ли кто поверит, что зеленый чертик есть просто зеленый чертик, скорее, это для него будет
