знакомо. Фильмы смотрим дойческие, музыку слушаем дойческую... — Власов брезгливо дёрнул щекой, услышав жирное плебейское «е» в середине слова, — на их машинах ездим, пиво и то ихнее пьем. Сами туда много мотаемся, по делам и так... Я-то, правда, ни разу не был, а дочка моя аж дважды, первый раз еще в школе, экскурсия с классом была, а второй — в свадебное путешествие. А Америка... только по газетам, да по фернику когда покажут, как там малолетка какой полшколы пострелял. Вы понимаете, это как на готикфильм сходить. Сам в такой жути жить не захочешь, а посмотреть любопытно.
— По-моему, российские власти предоставляют более чем достаточно возможностей для утоления любопытства, — с неудовольствием заметил Власов. — Достаточно спуститься в подземку.
— Да там половина товаров — на самом деле китайские, — презрительно фыркнул таксист. — Только написано, что маде ин УСА. Хотя настоящая Америка тоже есть. Вот, к примеру, консервы мясные классные, мы их с мужиками всегда покупаем. Название такое мудреное, вроде словно бы даже и неприличное... «Педегрее Пал», вот.
— Это собачья еда.
— Ну, не скажите, — обиделся шофер. — Очень даже недурные консервы, особенно под водочку.
— Я не говорю, дурные или недурные, — терпеливо пояснил Фридрих. — Просто это специальная еда, предназначенная для собак. Там еще на этикетке пес должен быть. Нету пса? Ну что ж, это вполне в духе янки. Специальная упаковка для России. И ведь не придерешься. Формально они пишут, что это за товар — естественно, по-английски. А что нет картинки, так просто маркетинговые исследования показали, что банки без пса в России продаются лучше. А для чего их потребитель использует, это продавца не касается. Атлантистская система в действии.
— Нехорошо так шутить над старым человеком, — укоризненно заметил таксист. — Мы, конечно, по заграницам не ездим, но тоже кое-что... Нет, правда? Неужто впрямь собачья жрачка?
— Уверяю вас. Когда в следующий раз повезете иностранца, спросите у него.
— А я-то думал, чего они дешевые такие, — посетовал таксист. -Ну, жулье! Но ведь сами-то они это не едят? — добавил он после паузы.
— Нет, разумеется.
— Ну вот я и говорю — любопытно узнать, как они на самом деле живут... Или вот памятник наш, к примеру — он больше ихней Статуи Свободы или как?
Машина уже катила по проспекту Освободителей, и впереди справа, над Поклонной горой, вздымался в свете прожекторов памятник Воину-Освободителю — исполинский солдат Вермахта, разрубающий тевтонским мечом пятиконечную звезду. Левой рукой солдат прижимал к груди спасенную русскую девочку.
— Ну, чтобы узнать это, не обязательно ехать в Америку, — усмехнулся Фридрих. — Это есть в любом туристическом справочнике. Высота статуи Воина-Освободителя — 48 метров, что на 2 метра выше Статуи Свободы в Нью-Йорке, правда, без учета пьедестала. Но в данном случае пьедесталом служит вся Поклонная гора.
— С Коляныча пиво, — радостно засмеялся водитель. — Он вчера в столовке доказывал, что Статуя Свободы — самая большая в мире. Тоже американец выискался... Да только неправда это, — добавил вдруг таксист другим, серьезным тоном.
— Что неправда?
— Я ж хоть и пацан был, а помню. Не было никакого германского солдата-освободителя. Москву одни русские брали. Немцы, дойчи то есть — извините, с детства привычка — они уже потом пришли.
Это Фридрих, разумеется, знал. Его отцу стоило в свое время большого труда добиться права единолично занять город. Против поначалу было и Верховное командование Вермахта, и сам Дитль. Но Власову удалось убедить Канариса, а тот, в свою очередь, убедил Гудериана и Роммеля. Аргумент был простой — только если РОА сама освободит Москву, дойчи будут восприниматься русским народом как союзники, а не как оккупанты. Поначалу генерал Власов вообще не хотел, чтобы «нога немецкого солдата ступала в столицу России». Но потом вынужден был согласиться и на совместный Парад Победы, и на размещение ограниченного контингента. Именно с этого контингента, выполнявшего в основном охранные функции, пошла традиция службы этнических дойчей в русской полиции, сохранившаяся и после вывода основной массы войск.
— Дело не в том, кто первый вошел в Москву, — дипломатично заметил Фридрих. — Дело в том, что без помощи германской армии Россия не была бы освобождена от большевицкого ига.
— Так-то оно так, — покивал таксист, — а все ж обидно, что посередь Москвы — памятник чужеземному солдату.
— Но ведь при дойчах был порядок?
— Был. Это они молодцы, без них бы мы...
— Ну так что же вы видите неправильного в памятнике?
— Я ж не говорю, что неправильно. Я говорю, что — обидно.
Kapitel 5. Тот же день, поздний вечер. Москва, Трубниковский переулок, 30 — Староконюшенный переулок, 39.
Таксист довез его до середины Трубниковского переулка. На счетчике было 15.13, и Фридрих протянул купюру в двадцать марок — не желая новых задержек, он не стал менять деньги в аэропорту, зная, что при фиксированном курсе 1:1 легко сможет сделать это в городе. Таксист, похоже, счел валюту Райха хорошим знаком и широко улыбнулся «господину барону».
— Нельзя ли поскорее, я спешу, — одернул его Власов.
Таксист все понял и разом поскучнел. Судя по лицу, его мнение о русских эмигрантах упало, словно акции Уолл-Стрита в день взятия Москвы.
— Извините, — пробурчал он, отсчитывая 4 рубля 87 копеек, — я думал, это на чай.
— Мне кажется, вы и так пьете слишком много чая, любезный, — мстительно ответил Власов, ссыпая мелочь в кошелек. Он терпеть не мог чаевых, находя нелепой и даже безнравственной идею приплачивать работнику за то, что тот всего лишь исполняет свои обязанности. Если его жалование недостаточно — пусть решает эту проблему с работодателем, а не с клиентом. Этак и честные граждане начнут клянчить денег у полиции — на том основании, что не совершают преступлений.
Выйдя на улицу (даже мотор отъезжающего «Опеля» взвыл как-то обиженно), Фридрих оглянулся по сторонам и решительно нырнул в арку вытянувшейся вдоль переулка старой двухъярусной семиэтажки. Власову нужен был дом 30, строение 3 — по сути, совершенно отдельнное здание, стоявшее во дворе и имевшее, однако, тот же номер, что и соседние. От кого-то в Управлении Фридрих слышал шутку, что система нумерации московских домов разработана специально для того, чтобы сбивать с толку иностранных шпионов. В самом деле, трудно было придумать какое-то иное рациональное объяснение ситуации, когда целый квартал может иметь один домовой номер, причем отдельные здания могут именоваться корпусами, строениями или владениями, обозначаться цифрами или буквами и вообще находиться, по существу, на другой улице и чуть ли не в соседнем районе.
Дом 30, строение 3, долго искать не пришлось — он находился почти сразу же за аркой, также вознося в хмурое московское небо семь этажей старинной постройки. Над высокими окнами первого этажа в свете одинокого фонаря унылые львиные морды грызли свои каменные цепи; сбоку прилепилась ограненная мутным серым стеклом шахта лифта, сооруженная много позже самого здания. Чудом не поскользнувшись на раскатанной детьми ледяной полоске, Фридрих остановился у входа, вставил в прорезь под домофоном выданный в Управлении плоский ключ и вошел в тускло освещенный, пахнувший сырой затхлостью подъезд. Высокая тяжелая дверь глухо бухнула за его спиной.
Предназначенная ему квартира находилась на самом верху, на седьмом, но Фридрих двинулся вверх пешком. Во-первых, это помогает поддерживать форму. Эту привычку Власов приобрел после аварии, еще в госпитале, когда, стискивая зубы от боли в ноге, из принципа раз за разом штурмовал лестничные пролеты. Во-вторых, он не доверял лифтам. Они иногда имеют обыкновение застревать, особенно в таких вот старых
