— Именно что всё, — строго сказал голос. — Начнем с этой дурацкой истории со штриком. Насколько я понял, вы вместе с Фишером собрались продать в Россию большую партию этой дряни?
— Нет, — француз тяжело вздохнул. — Возить наркоту — это самоубийство, мы бы на это никогда не пошли. Просто у Йошки был контакт с тамошними людьми, которых интересовало производство штрика.
— Для того, чтобы производить штрик, нужна химическая лаборатория экстра-класса, очень хорошие специалисты и недешёвые реактивы, — заметил голос.
— В том-то и дело! — Жорж подался вперёд, холодный металл впился в запястья. — У меня есть выход на человека, который знает, как делать эту штуку буквально на коленке.
— Вот как? Неизвестный химический гений? И он не нашел ничего лучшего, чем связаться с тобой? Пожалуй, у тебя не сходятся концы с концами — а ведь я предупреждал, что будет, если ты будешь врать...
— Выслушайте меня! — закричал Жорж. — Выслушайте до конца, и вы всё поймёте! Однажды у меня не было денег, совсем не было...
... В тот прошлогодний хмурый понедельник у него и в самом деле не было ни гроша. Франциска имела наглость купить себе какую-то дорогую тряпку вместо того, чтобы отдать ему очередной гонорар за статью. Разумеется, он её избил, но вся добыча в итоге составила десять марок и горсть пфеннигов. Старые друзья, которых он обзвонил, слыша его голос, тут же находили себе занятия поважнее. Один типчик, который был ему всем обязан, даже имел наглость вспомнить о каких-то незначительных суммах, которые он якобы когда-то давал ему, Жоржу, в долг. Банковские кредиты были закрыты для Жоржа много лет назад: в проклятом тоталитарном государстве банки имели общую клиентскую базу, так что та дурацкая история с двумя тысячами марок (для лопающейся от жира дойчской экономики — исчезающее малая величина), к тому же выплаченных (да, через суд, но это, в конце концов, не так важно!), так и висела над ним дамокловым мечом. Подходили сроки оплаты коммунальных услуг — а это было чревато уже крупными неприятностями. Как ни крути, а ситуация была аховая.
Старый друг-враг Фишер, перекрестившийся в Йошку, снизошёл до того, чтобы посулить Жоржу полполосы в следующем номере. Платил Фишер мало и нерегулярно, особенно внештатникам, но это было лучше, чем ничего. Тем не менее, деньги нужны были сейчас. Хвалёное дойчское социальное государство могло терпеть долго, но не бесконечно. Жорж истощил его терпение.
Он долго тянул, хотя хорошо понимал, что быстрое и нехлопотное решение его проблемы есть. Просто ему не хотелось в очередной раз им пользоваться.
...Лаборатории Йозефа Менгеле считались гордостью Райха: выпускаемые по их лицензиям лекарственные средства пользовались абсолютным авторитетом во всём мире. Возможно, по этой причине американцы постоянно распространяли слухи о том, что Менгеле и его выученики проводят изуверские опыты над заключёнными и отбракованными младенцами первого года жизни, а также над собственными сотрудниками. Этим слухам, впрочем, способствовала репутация Менгеле: по всеобщему мнению, он был фанатиком, способным ради интересного результата на что угодно. Ему приписывались слова, якобы сказанные на Всемирном медицинском конгрессе в ответ на обвинения в неэтичных методах исследований: «Ученый должен думать о научном результате, а о морали пусть беспокоятся священники!» Эту цитату западные издания постоянно воспроизводили как образчик нацистского цинизма. Как бы то ни было, правда состояла в том, что Лаборатории и в самом деле проводили эксперименты над людьми — совершенно законно, с юридически заверенными документами и за вполне приличные деньги. Жорж не первый раз обращался к этому способу заработка — пока здоровье позволяло. К тому же ему везло: он ни разу не напоролся на какую-нибудь серьёзную пакость.
Жорж позвонил прямо от Франциски. Через несколько перекидок номеров он вышел на уже знакомый по прошлому опыту отдел. Там его, увы, не порадовали: на контроле имелись всего три серии новых препаратов, все относительно безвредные, но и платили за них немного. С другой стороны, выбирать не приходилось: деньги были очень нужны.
Через два часа Жорж сидел в приёмной вместе с парочкой таких же, как он, бедолаг, и заполнял бланк стандартного отказа от претензий к Лабораториям в случае ущерба для жизни и здоровья. Окинув взглядом прочих претендентов на деньги доктора Менгеле, Жорж понял, что шансы попасть в группу испытуемых есть только у него: от одного из претендентов пахло алкоголем, у другого был слишком уж нездоровый вид. Так и вышло: после короткого осмотра лаборантом Жоржа взял молодой медик, представившийся как Кшиштоф Лемех и объяснивший, что речь идёт о новом успокаивающем препарате, проверяемом на общее действие.
Доктор, похоже, не был формалистом. Вместо долгой и скучной процедуры — которую Жорж хорошо знал — он уже через полчаса, пройдя самую краткую проверку здоровья, подставлял сгиб локтя под иглу.
А ещё через пять минут он лежал в реанимации.
...Штрик представляет из себя смесь нескольких веществ. Главными действующими компонентами являются анандамид и бета-ремизин. Синтез анандамида относительно несложен — при наличии соответствующих реактивов это можно сделать на лабораторном столе. С ремизином дело обстояло иначе: бета-форма (то есть транс-изомер ремизина), начиная с 1988 года, когда англичане впервые опубликовали данные об этом веществе, выщелачивалась из семян тропических растений. Впоследствии в США разработан и синтетический метод его получения — очень сложный и дорогой, к тому же требующий промышленного химического оборудования.
Мало кто знал, что проблема эффективного синтеза бета-ремизина была давно решена — ещё в начале пятидесятых сотрудники Йозефа Менгеле разработали простую и изящную схему его получения: одно время его пытались использовать как стимулятор активности коры головного мозга. Разработка могла иметь военное значение и потому была засекречена. Желаемый результат достигнут не был, все документы были отправлены в архив, где о них вскорости благополучно забыли.
Кшиштоф Лемех, выходец с восточных земель (он родился в Диршау и получил образование в Данциге), устроился на работу в лаборатории Менгеле в конце восьмидесятых. Устроился на должности младшего ассистента, с полным пониманием того, что его происхождение, образование и связи (точнее, их отсутствие) вряд ли дадут ему шанс сколько-нибудь продвинуться по служебной лестнице. Однако хороший заработок и многочисленные льготы — сотрудники лабораторий, согласно дитлевскому закону о «научных направлениях особой важности», были в этом отношении приравнены к госслужащим — были слишком привлекательны. До поры до времени, разумеется. Очень скоро младший ассистент понял, что столичная жизнь требует немалых расходов. Поэтому он охотно согласился на нудный, но недурно оплачиваемый приработок: контролировать перевод очередной части лабораторных архивов с бумажных носителей на электронные.
В его обязанности входила сверка сложных структурных формул, заносимых в базы данных, а также контроль наименований соединений: многое из того, что было выделено и синтезировано в те годы, сейчас получило совсем другие имена и названия. Именно таким путём в июне девяностого года к нему в руки попала пожелтевшая папка с грифом секретности устаревшего образца и описанием экспериментов с «веществом 3YRTD-61», включая технологию производства, описание свойств, данные экспериментов и всё прочее. Интересно было то, что при обращении к базе данных выяснилось, что структурная формула вещества 3YRTD-61 соответствует бета-ремизину. Как раз в девяностом в Америке вышли «Сатанинские голоса» Маккены и начался скандал. Дойчские СМИ охотно комментировали происходящее — дурацкая книжка, написанная под воздействием наркотика, неплохо иллюстрировала тезис о гнилости Запада. Никаких подробностей о наркотике широкой публике, естественно, не сообщалось, но в кругах специалистов обсуждалось и само пресловутое вещество. Образования и квалификации Лемеха хватило, чтобы понять, на что именно он наткнулся.
В принципе, следовало бы доложиться по начальству. Лемех так и сделал бы, да помешала допущенная им мелкая нечестность: дело в том, что он, в нарушение правил, работал с базой не только сверхурочно, но и в рабочее время. Это было нарушением трудового соглашения. Плохо было то, что время работы с базой автоматически фиксировалось. В случае проявленного начальством интереса кто-нибудь мог обратить внимание на то, какие именно часы были проставлены в записях. Дальше можно было поднять базу полностью и выяснить, что младший ассистент Кшиштоф Лемех украл у своего работодателя известное количество человеко-часов, которые он должен был бы проводить в лаборатории. В лучшем случае это
