Кабинет профессора был крошечным, под стать его обитателю. Первое, что бросалось в глаза — книжные шкафы до потолка, загруженные под завязку томами энциклопедий и растрёпанными журнальными корешками. В оставшиеся щели были затолканы какие-то брошюрки, папки, рулончики. Судя по всему, профессор Порциг был типичным представителем вымирающей породы бухвюрмов, «книжных червей». Такие могут провести жизнь в одиночной камере, совершенно этим не тяготясь — если, конечно, камера будет оборудована хорошей библиотекой, а ещё лучше — рехнером. Трудно было даже представить себе, что херр профессор большую часть жизни (весьма продолжительной) провёл отнюдь не в кабинетных условиях.
Половину оставшегося пространства оккупировал огромный, антикварного вида стол со скошенной столешницей, отделанный зелёным бильярдным сукном. Впрочем, выцветшая зелень едва виднелась из-под вавилонских нагромождений книг, тетрадей, атласов и карт. В середине столешницы, подпёртый с двух сторон стопками разнокалиберных томов, возвышался огромный допотопный монитор. На нём стояла огромная друза каких-то фиолетовых кристаллов — похоже, аметистовая. Всё это хозяйство, опасно наклонившееся вперёд, выглядело так, словно достаточно одного толчка, чтобы всё сползло по наклону и посыпалось на пол. На полу, разумеется, тоже хватало добра: книги и журналы, кое-как уложенные друг на друга высокими стопками, напомнили Власову обрывок какой-то русской пословицы — «... море по колено».
— Вот тут я, некоторым образом, обитаю, — с гордостью сказал профессор, обводя взглядом весь этот хаос.
Профессор смахивал на сердитого воробья: крохотный — роста в нём было метра полтора, — седенький, взъерошенный. Движенья у него были тоже какие-то птичьи: резкие, колючие. От быстрых движений шеей забавно подрагивала крохотная пегая бородёнка. Фридрих ещё раз напомнил себе, что этот маленький смешной человечек и есть тот самый знаменитый Вальтер Порциг.
На одной из полок в прозрачных коробочках лежали камни, судя по всему — образцы каких-то неизвестных Власову минералов, всё больше серые и чёрные. Судя по всему, хозяину кабинета они были особенно дороги: коробочки стояли в идеальном порядке, как по линейке.
— Это никелевые руды? — решил показать свою осведомлённость Фридрих, показывая на шкафчик.
— Ну, — профессор вскинул голову характерным для дальнозорких движением (Власов, ориентируясь по этому жесту, навскидку оценил зрение профессора где-то на +4), — ну вот вы сразу про никель... Я ведь геолог-то довольно ординарный... Если я и останусь, в каком-то смысле, в истории науки, то скорее уж как математик... ну, работы по кристаллографии, наверное, представляют ещё интерес, да... и работы об Gleichgewichtsflache... (он выговорил математический термин с характерным усилием, и Власов отметил про себя, что был прав, начав разговор по-русски) — то есть, в смысле, об эквипотенциальной поверхности... А в семьдесят девятом я построил пример компактного многообразия с голономией G2... G2 — это, некоторым образом, группа Ли линейных преобразований семимера, сохраняющих заданную внешнюю 3-форму. В каком-то смысле. То есть в том смысле, что она достаточно общая... вы улавливаете мысль? Группа голономий — это группа преобразований касательного пространства в точке, порожденная параллельными переносами вдоль всевозможных контуров. Так понятно?
Власов тупо кивнул. Его отношения с математикой никогда не были настолько тесными, чтобы понять во всем этом хотя бы пару слов.
— Голономии классифицированы, но для двух случаев... из десяти примерно... для двух групп голономий примеров, до меня, некоторым образом, не было. Мне за это Римановскую премию дали, в семьдесят девятом, помните?
Фридрих вежливо кивнул, делая вид, что нечто припоминает.
— Ну да, вот я же и говорю, — обрадовался профессор, — это же, в каком-то смысле, результат. Говорю как учёный, без этих, как его, экивоков... А работы по механике? Монография по скобкам Пуассона? Наконец, мои экономические труды, когда-нибудь их оценят. Никому это не интересно! А вот никель — интересно. Порциг — никель, устойчивая ассоциация...
— Но ведь это же никелевые руды? — Власов решил проявить строптивость. — Те самые?
Профессор вздохнул и развёл руками.
— Ну, в каком-то смысле, да... Хотя, конечно, не первые образцы. Первые, сами понимаете, в Берлине, в Музее Минералогии. А тут, некоторым образом, небольшая коллекция, коллеги присылают... Вот, к примеру, с краю, слева, — это наши. Рядом — австралийский керолит, недавно обнаружен. Интереснейшее месторождение. А вон там, рядышком, видите? — профессор уверенно ткнул пальцем куда-то перед собой, — новокаледонский гарниерит. Очень богатые руды, Штаты на них, в каком-то смысле, держатся... ну ещё на канадских, но с Канадой у них сейчас, некоторым образом, проблемы...
Власов посмотрел на профессора с профессиональным интересом: из газет — что берлинских, что московских, что американских — вычитать это было нельзя. Все стороны обходили намечающийся американо-канадский конфликт молчанием, хотя и по разным причинам: американцы надеялись втихую дожать соседей, недовольных последним торговым соглашением, а райхсполитики боялись спугнуть удачу.
Профессор понимающе улыбнулся.
— Геологи всегда всё знают... такая уж у нас наука... некоторым образом, политическая... Без нас в этом мире ничего не делается, — он улыбнулся, показав ровный ряд платиновых коронок.
— Ну вот как-то так... Так вы присаживайтесь, присаживайтесь. Я постою... привык всё больше на ногах стоять...
Фридрих с крайним сомнением посмотрел на единственный стул, который обнаружил в пределах досягаемости. Эта была хлипкая конструкция из дощечек, способная, наверное, выдержать птичье тельце профессора, но насчет своих собственных семидесяти семи килограммов Власов испытывал определенные сомнения. К тому же линялое сиденье выглядело подозрительно в смысле пыли. Фридрих ещё немного подумал и от предложенной чести отказался. Господин Порциг, настроившийся на роль гостеприимного хозяина, попытался было заикнуться о каком-то кресле, которое можно принести из соседней комнаты, но Власов проявил твёрдость. В конце концов оба — и хозяин, и гость — кое-как устроились: профессор после недолгих уговоров уселся на стул, Власов встал на наиболее чистом, как ему показалось, месте пола, заложив руки за спину.
— Итак, давайте, некоторым образом, приступим, — господин Порциг, наконец, решил первым перейти к делу. — Мне звонила одна почтенная особа, знакомство с коей я, не буду скрывать, почитаю за честь... и просила посодействовать вам в одном важном вопросе. Я, некоторым образом, представляю себе, кого вы здесь представляете, — профессор коротко улыбнулся невольному каламбуру, — так что мы можем обойтись без лишних экивоков. Что понадобилось от меня вашему Управлению?
Так, понял Фридрих. Надежда на легкий путь не оправдалась: Порциг явно не собирался раскрывать тему первым и ждал наводящих вопросов. Ну что ж... это утро Власов провел недаром, копаясь в досье геолога и материалах о его экспедиции (материалах, и тридцать пять лет спустя упрятанных под гриф «Для служебного пользования»). Во всяком случае, он на это надеялся.
— Профессор, мы очень рассчитываем на вашу помощь, — обтекаемо начал Фридрих, старался выбирать слова: в досье Вальтера Порцига было прямо указано, что старик, несмотря на своё дружелюбие, подозрителен, особенно по отношению к незнакомцам. Желательно было его не задевать, на общие темы не спорить, и побольше напирать на прошлые заслуги. А сделать это, учитывая грядушую тему разговора, было непросто, так что приходилось подливать сиропа заранее. — Вы — самый знаменитый геолог Райха...
— Ну, какой я геолог... я же говорю... да и не самый знаменитый, положим... — перебил профессор, безуспешно стараясь скрыть проскальзывающие в голосе самодовольные нотки, — хотя приятно, что мои скромные достижения ещё кто-то помнит... даже сейчас...
Власов усмехнулся: профессор прекрасно понимал, что его скромные достижения будут помнить долго.
К середине пятидесятых Райх создал собственное ядерное оружие — сначала атомную, а впоследствии и водородную бомбу. Что касается средств доставки, то у Германии они были на порядок лучше американских. Фон-брауновские «Фау-10» и «Фау-14» поражали учебные цели в Тихом океане, пока
