бумаги, некоторым образом, первым. И передали своему начальству. Своему, а не российскому. Но лучше, конечно, чтобы их никто не нашёл.
Kapitel 42. Тот же день, поздний вечер. Санкт-Петербург, улица Колчака, 9 — Садовая улица — Чернышёв мост.
Звонок Власова застал Гельмана уже в «Аркадии». На самом деле никаких важных дел — за исключением назначенной встречи — у него в этот вечер не было, так что он приехал в клуб пораньше и даже успел пропустить стаканчик, дабы взбодриться перед предстоящим разговором. Худо, когда твой партнер по переговорам не пьет — выпивая в его присутствии, чувствуешь себя алкоголиком и даешь ему повод для высокомерно-снисходительного отношения... ох уж это вечное дойчское высокомерие... хотя Гельману много раз доводилось видеть дойчей, упившихся до совершенно свинского состояния, особенно в такие вот дни, на Масленицу, когда у русских считается чуть ли не правилом хорошего тона выпить с дойчем «за арийское единство», и лучше всего не просто выпить, а перепить его — ничто не тешит сильнее русскую национальную гордость... впрочем, русским вообще все равно, за что пить, это, кажется, единственная нация на планете, которая умудряется праздновать Рождество и Новый год и по григорианскому, и по юлианскому календарю, лишь бы иметь лишние поводы нажраться, как это у них называется... тоже, кстати, показательно — какой еще народ отождествляет водку с едой? И вот этот самый Власов, дойчско-русский полукровка, надменно смотрит на него, Гельмана, хотя среди юде, между прочим, пьяниц не бывает вовсе... ну то есть какие-то отдельные исключения, возможно, и попадаются, особенно испорченные жизнью в этой ужасной стране... но среди его знакомых, по крайней мере — а он знает многих, да, многих — таких нет ни одного. Ну то есть выпивают, конечно, он и сам не прочь подогреть аппетит хорошей настоечкой, но — в меру, исключительно в меру...
И вот тут ему позвонил Власов и сообщил свои новости.
В какой-то мере это были хорошие новости — не придется ничего придумывать самому. И одновременно плохие. Сложно давать однозначные оценки — да и вообще делать что бы то ни было! — когда перед тобой стоят две противоположные задачи.
Возвращаясь домой накануне, Гельман не чувствовал ничего, кроме раздражения. Казалось, его планам препятствует какой-то злой рок. День, так хорошо начинавшийся, окончился так бестолково, всем попыткам поговорить постоянно кто-то мешал... да еще эта дурацкая повестка в суд на следующий понедельник, не в первый раз, конечно, но как же это бесит... и ведь словно издеваются — опять назначили на девять утра, как будто знают, как он ненавидит вставать в такую рань! И тут вместе с раздражением он вновь ощутил неприятный холодок в животе. Это-то они, наверное, и впрямь знают — вставать зимой затемно вообще мало кому нравится... но только ли это? Слишком уж подозрительными выглядели все эти совпадения. Не исключено, что у злого рока имеются вполне конкретные имена и фамилии. И звания.
Наутро Власов все-таки позвонил ему и договорился о встрече. Гельман даже позволил себе немного покобениться и изобразить жуткую занятость — хотя на самом деле с отъездом Фрау, как это обычно бывало, жизнь «Ингерманландии» погружалась в полусонное состояние, и на прочих интересовавших Мюрата фронтах тоже как-то сложилось временное затишье. Но стоило Власову надавить, и Гельман охотно согласился на встречу в тот же день — в конце концов, сама эта встреча была важнее попыток набить себе цену.
Гельман уже почти убрал целленхёрер в карман, когда тот зазвонил во второй раз.
В первый миг галерейшик подумал, что это снова Власов. Возможно, забыл сообщить что-то еще. Тем более что номер звонившего опять не высветился — правда, в России многие пользуются самодельными антиопределителями...
— Привет, Мюрат, — сказал совсем другой голос. — Узнаешь меня? Только не надо вслух никаких имен.
— Доброе утро, — выдавил Гельман внезапно севшим голосом.
— Ты один? Можешь говорить?
Мелькнула мысль сказать «Нет». Но что это даст? Если этот человек не желает оставить его в покое, такими отговорками от него не отделаться...
— Да, — ответил Гельман сразу на оба вопроса.
— Ты уже общался с Фридрихом Власовым?
Во рту у Мюрата разом пересохло. Совпадение? Проницательность? Прослушка? Последнее казалось наиболее вероятным...
— А что? — он попытался добавить в голос наглости, но получилось скорее жалко. — Мне нельзя с ним общаться?
— Напротив, — довольно хохотнул голос, — можно и нужно. Чем больше, тем лучше. Видишь ли, он расследует одно дело. Дело об убийстве, — веско подчеркнул голос. — И ему нужно помочь.
— П-помочь? Но я не уверен, что я хоть что-то...
— Это неважно, в чем ты уверен! — резко оборвал голос. — Важно, чтобы Власов нашел в этом деле бургские следы. Нашел в течение Масленичной недели. Но только без вредной для дела поспешности. Ты все понял?
— Я... не понимаю, почему я должен выполнять ваши распоряжения, — набрался храбрости Гельман. — По-моему, сделка, которую мы заключили, уже...
— Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Ты влез в игру, в которую тебя никто не звал. Так уж теперь придется играть до конца. Того или иного, — добавил его абонент со значением и повесил трубку.
И вот теперь, когда очередной разговор с Власовым сорвался, Гельман пребывал в мучительных раздумьях. Ах, если бы удалось одновременно и уладить свои дела, и подсунуть Власову какую-нибудь убедительную байку для его расследования... технически это совсем не сложно — всего лишь подредактировать кое-какие записи... хотя, впрочем, он не знает никаких подробностей об этом убийстве... но, главное, дезинформация может раскрыться, и это подорвет доверие и ко всему остальному — а подрыв доверия такой конторы, как Управление имперской безопасности, чреват не только финансовыми потерями — как, впрочем, и всех подобных контор... и, главное, так или этак он все равно не оправдает чьего-то доверия... зря, действительно зря он влез в эти игры, в которых чем дальше, тем более непонятно, кто с кем и против кого... недаром русские говорят — «жадность фраера губит», да, самому себе он может сознаться — тут они правы... «Фраер», кстати, значит «свободный человек» — только в этой стране с ее криминально-рабской ментальностью это слово могло приобрести презрительный смысл... Внезапно ожгла новая мысль: а что, если звонил вовсе не Власов? Подделать мужской голос по телефону совсем не трудно... Если некие силы заинтересованы в том, чтобы Власов подольше чего-то там копал в Бурге, значит, есть и другие силы, заинтересованные в том, чтобы его поскорее из Бурга убрать. И, может быть, уже того... убрали, и не только из города? А там займутся и теми, с кем он вел подозрительные разговоры...
Гельман почувствовал, что ему остро необходимо выпить, и вновь подозвал официанта. Опрокинул стопку в рот, почти не почувствовав вкуса. Следующую пил уже медленно, смакуя ощущения. Приятное тепло растопило ледяной страх в животе. Теперь он мог размышлять спокойнее. Сейчас он, конечно, как следует поужинает, затем... ехать самому, разумеется, уже нельзя, разве что позвонить Вите, чтоб отвез... но куда? Тем более — по вечерним пробкам... Раз уж никаких срочных дел нет, лучше просто посидеть здесь. Спокойно посидеть в одиночестве... не так уж часто ему это удается. Что тут у нас нынче намечается? Мюрат вновь открыл клубное меню, куда традиционно вкладывали и листок с программой на вечер. Ага — через сорок минут начнется выступление какой-то шведской фольк-группы... в «Ингерманландии» вообще шведов уважают и любят вспоминать о шведском прошлом этих земель... Лихачев даже выходил на городскую управу с предложением установить на месте бывшей шведской крепости Ниеншанц памятник Карлу XII. Предложение, естественно, прошло по разряду курьезов, и не только потому, что его автором был Лихачев — просто уж либо град Петра, либо Карл XII, да и вообще к нейтральной Швеции в Райхсрауме было принято относиться... нейтрально. И, кстати, никакой он на самом деле не двенадцатый, а шестой — у шведов, даром что почти дойчи, бардак в истории почище, чем у русских: первые шесть шведских Карлов были попросту выдуманы в XVI веке лжеисториком Юханом Монссоном, и, когда позже это вскрылось,
