она просто обесцвечена реактивами. На шее парня висел на железной цепи какой-то рогатый амулет. Кожаную куртку, явно слишком короткую, опоясывал широкий кожаный ремень, тоже весь в заклепках — на сей раз квадратных.
Гельман испытал безмерное облегчение. Ну конечно же, это никакие не активисты РОМОСа и уж тем более не боевики каких-либо спецслужб. Дело даже не в идеологии — просто исполнители любых тайных приказов стараются иметь наименее привлекающую внимание внешность. А это просто ребята, возвращающиеся домой с рок-концерта. Тут неподалеку, на Троицкой 13, Петербургский рок-клуб, в открытии которого Гельман сыграл далеко не последнюю роль. Это же уму непостижимо, сколько пришлось затратить труда, чтобы выбить разрешение у партийных дуболомов, вдолбить этим идиотам, что уж лучше пусть молодежь собирается легально, чем устраивает подпольные концерты по квартирам... сколько потом было нападок, сколько клеветы в прессе... хотя что плохого в том, что новое поколение слушает ту музыку, которая ему нравится?! Нельзя же из века в век пичкать всех одной классикой, в конце концов то, что сейчас считается классикой, когда-то тоже было новаторством... и в одежде тоже... Мосюка в его самом строгом пиджаке и галстуке прогнали бы взашей, появись он в таком виде на приеме у какого-нибудь Луи XIV — даже без напудренного парика, вы представляете, какое падение нравов! А уж когда группа под названием Sarkastisches Grinsen (сокращенно Sarg, то есть «Гроб» — ничего дойчского, кроме названия, в ней, кстати, не было) спела со сцены рок-клуба «Только дедушка Хитлер хороший был вождь, а все остальные — такое ...» (здесь взревели бас-гитары, забив слово) — ох, что тут началось! Дуболомы от идеологии не могли понять, что здесь нет политики, это просто эпатаж — неотъемлемая часть любого актуального искусства...
Все эти мысли и воспоминания пронеслись в голове Гельмана в считанные секунды, пока парни шли прямо на него, не снижая темпа и по-прежнему перегораживая весь тротуар. Машин не было, но рефлекс горожанина не позволил ему шагнуть на проезжую часть спиной к направлению движения. Вместо этого он, наоборот, попытался разминуться с троицей, прижавшись к перилам моста. Не удалось. Хотя он почти распластался по перилам, крайний парень — тот, что в ошейнике — налетел на него, сильно пихнув плечом.
Кажется, только сейчас они обратили на него внимание.
— Эй, — хрипло сказал шипастый, — ты чего толкаешься?
— Я? — возмущенно удивился Гельман.
— Головка от ...! — откликнулся в рифму двухцветный, и все трое довольно заржали, обступая Мюрата.
— Ладно, ребята, — неискренне улыбнулся Гельман, — это классный прикол, а теперь позвольте мне пройти, — он попытался сделать шаг в сторону, но гребнистый снова отпихнул его к перилам.
«Хулиганы, — понял Мюрат, — к счастью, это всего лишь хулиганы. Сейчас я отдам им кошелек с мелочью, — бумажник с крупными купюрами он носил отдельно, во внутреннем кармане, — и инцидент будет исчерпан.»
— Парни, — сказал он, — чего вам надо?
— Шоколада, — немедленно ответил любитель рифм, вызвав новый гогот.
— Вот, держите, — Гельман сунул руку в карман и протянул им кошелек. Гребнистый взял его и сунул в карман куртки, даже не взглянув. Полнейшее равнодушие этого жеста вызвало у Мюрата твердое впечатление, что парень поступил бы так же, будь вместо кошелька граната с выдернутой чекой. Он вновь сделал попытку пройти, но был столь же грубо отброшен назад.
— Между прочим, — попробовал другую тактику Гельман, — я тоже люблю рок!
— Ты?! — прищурился шипастый, словно услышал самую возмутительную чушь в своей жизни.
— Да, — подтвердил Гельман с достоинством, — и это именно я пробил открытие вашего клуба...
— О, кстати, — двухцветный повернулся к шипастому, — как думаешь, Димон, если его отсюда скинуть, он лед пробьет или нет?
— Ни хера не пробьет, — авторитетно заявил Димон. — Морозы были. Лед толстый.
— А спорим, пробьет? — завелся вдруг двухцветный, хотя только что сам спрашивал совета на сей счет. — Он, сука, тяжелый!
— На хера мне с тобой спорить? Ясно, что не пробьет.
— Зассал?
— Это кто зассал?!
Гельман с надеждой подумал, что сейчас они подерутся между собой, но вместо этого Димон вдруг спокойно протянул руку двухцветному и обернулся к третьему: — Серый, разбей.
Молчаливый Серый рубанул ребром ладони по их рукам. Затем все трое вновь обернулись к Гельману.
Мюрат понял, что предыдущий разговор не был шуткой. Понял, впервые по-настоящему увидев их глаза. Совершенно пустые, как у кукол. Глаза людей, способных одинаково легко положить в карман гранату без чеки или сбросить с моста случайного прохожего... Слухи о том, что на рок-концертах употребляют вещества, ходили давно. То есть применительно к Западу это были, конечно, не слухи, а никем не отрицаемый факт, но в Петербурге за руку пока никого поймать не удалось. Иначе, естественно, полиция сразу закрыла бы лавочку. И Гельман не раз утверждал, что, во-первых, все эти слухи являются клеветой, а во-вторых, если бы даже и так, то в этом нет ничего страшного, весь американский establishment в юности баловался «травкой», и давно доказано, что тетрогидроканнабиол способствует спокойствию, а не агрессии...
Три пары рук крепко схватили его и принялись перегибать через перила. Они делали это совершенно спокойно.
— Помогите! — закричал Мюрат. — Полиция!
Ни одного полицейского поблизости не было.
Как, впрочем, и кого-либо еще. По набережной с другой стороны, до которой Гельман так и не дошел, быстро проехала одинокая машина, но это было слишком далеко. Люди внутри за поднятыми стеклами наверняка не слышали его криков.
Гельман понял, что должен сам бороться за жизнь. Он рванулся, ему даже удалось заехать ботинком в лицо одному из державших. На того это, однако, не произвело впечатления — похоже, парень даже не почувствовал боли. Затем Гельман ощутил, что его крепко держат за обе лодыжки, и мир перевернулся вверх ногами. Еще чья-то сильная рука отодрала его пальцы, пытавшиеся схватиться за перила. Затем он полетел вниз.
Он упал с высоты около шести метров, но снег, наметенный на лед, смягчил удар. Что-то громко хрустнуло — то ли лед, то ли сломанная кость. Несколько секунд он лежал неподвижно, а затем, все еще в шоке от удара, начал подниматься.
— Ну я же говорил — не пробьет, — донеслось сверху.
Опереться на правую руку почему-то не получалось, она все время подламывалась. Но он оперся на левую и смог встать.
Прорвав пелену первого шока, в руке взорвалась боль, и тут же в голове закружились планы. Он жив, это главное. Рука, похоже, сломана, но ноги держат. Теперь ему ничего не угрожает — обдолбанные уроды тут его не достанут. Сейчас нужно будет по льду добраться до берега. Там гранитная стена, зато, наверное, лёд потолще. Искать спуск — чёрт, должен же быть где-то спуск? Кричать, если на набережной кто-нибудь появится. Его вытащат, не может быть, чтобы не вытащили.Дальше нужно будет отыграть эту ситуацию. В сущности, это отличный повод выйти из всех игр, куда его затащили.Он на больничной койке, с переломами — рука уж точно, пусть проверяют... Теперь он не обязан делать то, чего от него хочет тот тип. Отменяются и откладываются и другие неприятные моменты, включая дурацкое судебное заседание. Он проведёт в больнице ровно столько времени, сколько нужно, чтобы некоторые обязательства рассосались сами собой. А полиция пусть поищет этих уродов... Впрочем, выгодно ли это ему? Не будут ли злорадствовать многочисленные враги? Куда лучше выглядела бы версия о покушении, с намёком на преследования властей... Дать интервью сразу после дачи показаний. Обязательно добиться присутствия западной прес...
Тут надтреснутый лед, похрустывавший под ногами, наконец, провалился.
Ледяная вода стиснула его со всех сторон, обожгла лицо, хлынула под одежду. Если бы не этот
