старуха его не слышит. Он повернулся к ней и сказал то же самое.
— Вы что-то такое говорите? Я не вижу. Разговаривать в обеденной, — решительно заявила Берта Соломоновна. — Будете кофе?
Власов немного подумал, потом решил согласиться и энергично кивнул.
— Тогда ждите меня. Я сделаю кофе вам и себе. Очень хороший, — добавила она.
Старуха тяжело вздохнула, повернулась спиной — тут Фридрих заметил, что, вдобавок ко всем прочим своим прелестям, она ещё и горбата — и, загребая ногами, потащилась куда-то в темноту. «Баба- Яга» — вспомнил Власов самую популярную героиню русского фольклора.
Вернувшись в «обеденную», Власов решил осмотреться более тщательно — на всякий случай. Его внимание привлекли фотографии на стенах. Они оказались интересными, но непонятными — какая-то барышня в шляпке, кудрявый мальчик, мужчины в шляпах и пиджаках странного кроя (Фридриху вспомнилось старинное слово «сюртук»). В самом углу почти под потолком в узенькой рамке висела пожелтевшая фотокарточка размером с половину почтовой открытки. Власов прищурился — что-то в этой карточке ему не понравилось. Зрение его не обмануло: мужчина на фото был в большевицком мундире с кубарями.
Власов присел на стул с гнутыми ножками и начал размышлять. Похоже, с мальчиком и в самом деле всё в порядке. Правда, старуха дала ему лекарство — но ведь и фрау Галле говорила, что у него плохой сон, и по крайней мере однажды на его памяти заставляла его пить снотворное. Берта Соломоновна могла пользоваться какими-нибудь сильнодействующими средствами, которые могут повредить ребёнку. Но, кажется, она всё-таки отдаёт себе отчёт в том, что делает... Ситуация с «металлическим голосом», который якобы сообщил о каком-то аресте, тоже вроде как разъяснилась: от Микки следовало ожидать пакостей, это вполне в его духе... А всё-таки странно, что мать не узнала голоса своего ребёнка, пусть даже из рупора... Значит, она чего-то боялась — пришёл к выводу Власов. Причём на рецидив страха перед тюрьмой не похоже. Тут что-то другое...
Власов понял, что нащупывает нить. У фрау Галле был повод бояться. И более того: боялась она именно ареста. Она что-то сделала — решил он. И сделала совсем недавно, вот только что. Сделала буквально вчера... и скрывает это. Фридрих решил как следует нажать на журналистку, чтобы вытрясти из неё правду.
Теперь — хозяйка квартиры. Что называется, типаж — внешность, словечки, манеры... Странно — юде обычно стараются не демонстрировать своё происхождение, предпочитая выдавать себя за дойчей. Впрочем, в российских либеральных кругах к ним принято относиться иначе. Да и фрау Галле назвала старуху «нашей», это тоже показательно... Но ведь и консьержка внизу, явная фолька, говорила о «старой Берте» с симпатией. Кстати, откуда у старухи такая роскошная квартира? Берта Соломоновна не производит впечатление состоятельной женщины... хотя это может быть тоже игрой... Держит себя уверенно. Совершенно не удивилась его приходу: видимо, гости здесь бывают часто. И ещё запах табачного дыма... народ сюда ходит непростой. То есть, как минимум, регулярно посещающий посольства или представительства стран западного блока. К тому же привычку к табаку надо ещё где-то приобрести... н-да, интересные господа посещают эту квартирку. И фотография... держать подобное на стене — пусть даже в тёмном углу — мягко говоря, вызывающий жест. Хотелось бы знать, что думает по поводу всего этого ДГБ? Надо будет сделать запрос через Управление...
Заскрипела дверь. В комнату бочком влезла — другое слово тут было бы неуместным, подумал Фридрих, — старуха, неся поднос с двумя крохотными фарфоровыми чашечками, кофейником и затейливой стеклянной бутылкой, на дне которой плескалась бурая жидкость.
— Штоб вы знали, настоящий коньяк «Хеннеси», — заявила старуха, пододвигая чашечку поближе ко Власову. Руки у неё были как птичьи лапки — иссохшие и сморщенные.
— Простите, я не употребляю алкоголь, — Власов поднял глаза на старуху и повторил, чётко артикулируя: — Я не буду пить. Я приехал на машине и не хочу неприятностей с полицией, — добавил он, не желая вдаваться в идейный спор.
— Ха! Это для вкуса. Одна ложечка, и вы таки имеете другой кофе. Вы пробуйте, а потом будете мине говорить за мой кофе, — отпарировала Берта Соломоновна и всё-таки влила в его чашку немного коньяка.
Фридрих усмехнулся: старая Берта оказалась настойчивой, чтобы не сказать настырной.
— Ну таки что вам ещё от меня интересно? — спросила старуха, сделав первый глоток.
Власов пригубил напиток. Насколько он понимал, кофе был хороший.
— Я друг фрау Галле, — повторил он. — Она сейчас в чужом городе, и я за неё беспокоюсь. За неё и за ребёнка.
— Вы говорили, как вас звать. Я забыла. Повторите ещё, — потребовала Берта Соломоновна.
— Власов. Фридрих Власов, — повторил он.
Старая Берта помолчала, пожевала губами.
— Вы таки, мне кажется, интеллигентный человек. Зачем вам эта девка? Вы ведь не скажете старой Берте, что имеете всякие виды?
— Что? — не понял Фридрих.
Старуха сделала непристойный жест.
Власов скривился.
— Или это такая ваша работа? — не отставала хозяйка квартиры.
Власов внутренне собрался.
— Ни то, ни другое, — сказал он, смотря в лицо старухи и стараясь артикулировать речь. — Фрау Галле попала в плохую историю. Я должен ей помочь. Вот и всё.
Старуха снова замолчала. Пожевала губами.
— Да, она говорила за вас. Много. Она думает за вас всякие вещи. А я думаю, это такая ваша работа. Я знаю за вашу работу всё что надо. Вы приходите вечером как-нибудь. Мы поговорим о всяких вещах.
— Сейчас госпожа Галле сидит в машине и ждёт меня, — напомнил Власов. — Я должен идти.
— Да. Идите, — разрешила старуха.
— Вы справитесь с мальчиком? — на всякий случай поинтересовался Фридрих.
— Цедрейт мальчик. Я вам скажу такую вещь, что мама плохо его любит, — ответила Берта Соломоновна.
— По-моему, она его слишком любит, — не удержался Фридрих.
— Чего вы такое говорите? Слишком? Может быть. Но она его любит неправильно. Она сделала ему лох ин коп, — безапелляционно заявила старуха. — Я говорю, у него дырка здесь, — она выразительно постучала длинным иссохшим пальцем себе по лбу. Линия волос чуть сместилась, и Власов понял, что старая Берта носит парик.
— Да, мне тоже показалось, что у мальчика есть проблемы, — осторожно согласился он.
Старуха неопределённо хмыкнула.
— Вы придёте ещё, — заявила она. Это был не вопрос, а утверждение. — Такая ваша работа с фрау. Не беспокойтесь, я понимаю за такую работу. А кац ин енчкес вет ке майз нит хапн, так?
Она заметила недоумение на лице Власова и перевела:
— Кошка в перчатках не поймает мышку. Старая Берта за жизнь делала всякие штуки без перчаток. Но я таки ловила всяких мышек. Вы про то скоро будете знать, если я что-то понимаю за эти дела. А сейчас идите к своей фрау, пока она там ещё живая!
Старуха внезапно встала, вышла из комнаты и куда-то зашлёпала. На столе остался поднос с двумя чашечками.
Власов машинально отхлебнул остатки кофе, собираясь с мыслями. Последний намёк Берты Соломоновны был достаточно прозрачным. В таком случае поведение старухи имело понятное и очевидное объяснение. Даже её поспешный уход был, по сути, жестом своеобразной деликатности — она давала ему возможность тихо покинуть квартиру, никак не обнаруживая своей реакции. Немного подумав, Фридрих решил так и поступить.
Когда он выходил из подъезда, первое, что он заметил — это распахнутую настежь дверцу своей машины.
