– Ты красивая, – ни с того ни с сего вдруг заявил Андрей, рассматривая то, что у него получилось.
– Спасибо, – я немного растерялась.
– Не за что...
Он снимал и себя. Тоже как-то странно: свои ноги в черных кроссовках с оранжевыми шнурками, лицо среди сухой травы, для этого ему пришлось лечь. Хорошо, что давно не было дождя и земля сухая.
Я снова попыталась рассказать о себе, но Андрей вдруг заявил, что надо возвращаться.
– Солнце садится, – он ткнул пальцем в небо, – скоро начнет темнеть.
И мы пошли обратно.
Пока мы бродили, взрослые успели покататься на лошадях, а отец Андрея приготовил шашлык.
Нас позвали за стол. Шашлык был вкусный, но Андрей ел вяло, потом пожаловался на головную боль. Мама дала ему таблетку и велела подремать. Он ушел в дом, а я осталась сидеть и совершенно не знала, что мне делать.
Начало темнеть. Все немного замерзли, но в дом идти не спешили, решили развести костер. В другое время я, наверное, с удовольствием послушала бы их разговоры о судьбах русской литературы. Да, именно так, взрослые говорили о судьбах русской литературы. Правда, они все время подшучивали. Я слышала, как они упоминают имена людей известных и не очень, как они рассуждают о разных модных произведениях, ругают или хвалят авторов. Оказалось, что и Ирина, и родители Андрея тоже люди пишущие. Все это было страшно интересно, но... Мне хотелось к Андрею, и поэтому я спросила:
– Можно мне в дом?
– Ты замерзла? – спросила Женя.
– Хочешь теплую куртку? – предложила Ира.
– Нет, я лучше в дом! – тихо, но настойчиво сказала я.
– Ну иди-иди, – напутствовала Ира, – знаешь, где свет включать? Возле двери, с левой стороны.
– Хорошо...
Я вошла на веранду, на ощупь нашла выключатель. Свет загорелся на первом этаже. Маленькая прихожая с вешалкой. Я повесила куртку и увидела в приоткрытую дверь настоящую печь. Заглянула туда и поняла, что здесь, скорее всего, баня. Так все здорово: деревянные полы, широкая скамья у стены. От печки вверх тянется столб из кирпича. Наверное, труба, догадалась я. Когда внизу топится печь, эта труба обогревает заодно и второй этаж. Свет горел везде: в баньке, комнате, кухонном закутке. Наверх вела деревянная лестница. Я посмотрела, там было темно. Андрей все-таки уснул. Мне стало грустно.
Я уселась у стола в глубокое кресло и честно попробовала читать книжку. С этой книжкой тоже вышла история. Когда Женя увидела, что я читаю Хемингуэя, она слегка опешила. А сегодня я укладывала сумку и положила туда именно эту книгу, Сэлинджера решила оставить на потом. Женя не выдержала:
– Ты действительно ее читаешь? – спросила она с сомнением.
– Да...
Она посмотрела пристально и кивнула понимающе. Ну что я должна была ей ответить? Мне нужна была какая-то книга в дорогу. И чтоб сделать маме приятное, я взяла Хемингуэя. Потому что это «прилично читать на людях...» – так мама сказала.
Хотя я и очень старалась – Хемингуэй читался медленно. Приходилось все время возвращаться назад, потому что события, описываемые в романе, никак не запоминались и не выстраивались в логическую цепочку. Промучившись некоторое время, я все-таки отложила книгу и просто сидела, прислушиваясь к звукам наверху.
Не напрасно. Вскоре на лестнице показался Андрей.
– Как твоя голова? – тут же спросила я.
Он посмотрел на меня сонными глазами:
– А... ничего, нормально... прошла. Ты чего здесь сидишь? Где все?
– На улице.
– Я сейчас, – сказал Андрей и вышел из дома.
Мне стало интересно, что там, наверху. И я решила подняться посмотреть, пока никто не видит.
Быстро взобралась по узкой лестнице, огляделась, свет шел снизу, здесь же было темно. Я заметила лампу на тумбочке, нашла выключатель. Все вокруг осветилось мягким светом с причудливыми тенями. «Это из-за абажура», – догадалась я. Огромный полупрозрачный колпак, опрокинутый на лампу. Я так и не поняла, из чего он сделан, то ли пластик, то ли ткань специальная.
Здесь было очень уютно. Комнатка маленькая, с низким потолком, и меня все время не покидало ощущение, что я на чердаке. Так оно, в общем, и было. Ведь выше – только крыша. Низкая кровать пряталась в самом углу, она была как бы в нише. Вдоль стен тянулись деревянные стеллажи, а на них стояли книги, какие-то поделки, компьютер... Все сразу и не рассмотришь.
Я услышала, как внизу хлопнула дверь. Кто-то вошел. Слева от меня стоял диван. Я, не раздумывая, плюхнулась на него и замерла.
Это был Андрей. Он поднялся и сказал:
– Там зовут чай пить... Хочешь?
– А ты? – быстро спросила я.
– Мне что-то влом, – ответил он. – Я бы еще поспал.
– Ты что, ночью не спишь? – Я попыталась рассмеяться, но получилось неестественно.
– Да просидел за компом, – он потер глаза.
– А родители? – удивилась я.
– Что – родители? – не понял он.
– Тебе разрешают?
Он уселся рядом, задумался и ответил:
– Скажем так: не запрещают. То есть мама, конечно, недовольна. Она говорит об этом, делает замечания, рассказывает, что вредно подолгу пялиться в монитор и все такое...
Он откинулся на спинку дивана и забросил на нее руки, так что его пальцы касались моего затылка.
И тогда меня прорвало. Я начала сбивчиво рассказывать о своих проблемах с родителями, о том, что меня никуда не пускают, что у меня нет друзей, что даже невинное катание на трамвае обернулось скандалом. Я рассказала обо всем, не забыв упомянуть о железной двери. Я чувствовала, что обида переполняет меня, что я вот-вот разревусь, но мне так хотелось поделиться с кем-то, кто может меня понять и...
Я разревелась.
Андрей придвинулся поближе и осторожно вытер мои щеки. Потом коснулся их губами. Это было так неожиданно и так... чудесно, что я снова расплакалась, просто от избытка чувств.
Чтоб Андрей не исчез, не растворился в вечернем сумраке, я забралась на диван с ногами и прижалась к нему. Он гладил меня по волосам и спине, вздыхал, ждал, когда я успокоюсь, а потом спросил:
– Для чего ты все это рассказала?
Я растерялась, даже отстранилась от него.
– Мне так хотелось с кем-то поделиться, – робко призналась я в ответ.
– Но ведь ты меня совсем не знаешь, – мягко заметил он.
– Я подумала...
– Знаешь, на будущее, – он приложил палец к моим губам, – не надо рассказывать о себе каждому встречному-поперечному, ладно?
– Почему?
– Почему? – Андрей осторожно положил меня на спину, склонился и быстро впился губами в мои губы. Он меня целовал! По-настоящему!
Я зажмурилась, подалась к нему, обвила руками шею, но он внезапно высвободился и снова сел, небрежно откинувшись на спинку дивана.
Я смотрела удивленно, все еще не понимая.
– Потому, – ответил он, – что ты слишком доверчивая. Нельзя же так!
Я приподнялась, села и, пододвинувшись поближе, положила голову ему на плечо.
– Это плохо? – прошептала ему в самое ухо, его волосы защекотали мой нос.
– Послушай, – он взял меня за плечи и развернул лицом к себе, – ты правда такая наивная или
