- Город Манстон. 'Юнкерсы' бомбили военные объекты, а мы их прикрывали.
Неожиданно следователь вышел из-за стола и выставил себя на обозрение. Это был сурового вида человек средних лет, с крепким подбородком и волевым взглядом. Удлиненный нос говорил о развитом интеллекте. Но на этом достоинства контрразведчика не заканчивались. Когда он сгибал руку, даже толстая ткань его твидового пиджака не могла скрыть, как перекатываются его бицепсы. Я знал, что если он меня ударит, я испытаю далеко не виртуальную боль. Он подошел ко мне и стал за спиной.
- Ваш шеф, эта немецкая свинья, приказывает бомбить все подряд, невзирая - гражданский это объект или военный. Вы понимаете, что вы мерзавцы? - довольно громко и прямо мне в ухо прокричал следователь.
Он сделал резкое движение рукой - я дернулся. Но допрашивавший меня контрразведчик всего лишь полез к себе в карман.
- Не бойтесь, вы не в гестапо, - усмехнулся он, закуривая сигарету. - Мы не избиваем пленных. Ваши права будут соблюдены. У нас демократия. Но это не значит, что демократия не сможет себя защитить. Наш лидер, Уинстон Черчилль, сказал: 'Мы будем защищать наш Остров, чего бы это нам ни стоило!'
И он указал на плакат, висевший на стене, на коем был изображен полукарикатурный премьер- министр с неизменной сигарой, носком добротного английского ботинка наступивший на горло фашисткой гадине с одиозными усикам щеточкой.
- Вот увидите, мы обломаем вам рога. А вашего Гитлера - повесим.
- Слушайте, - сказал я, сопровождая взглядом ходившего кругами следователя, - Что вы от меня хотите? Я простой летчик. Все, что знаю, я вам сказал... Простите, вы не дадите мне закурить?
Следователь протянул мне пачку американских сигарет 'Кемэл' и щелкнул бензиновой зажигалкой. Сигарета была без фильтра. Это естественно, ведь сейчас 1940-й год. Я затянулся крепким дымом. У меня закружилась голова. Еще бы, не курил с самого утра.
- Ну как, нравятся... сигареты? - сказал следователь, боком садясь передо мной на стол, опершись на одну ногу, а другой покачивая. - Или вы предпочитаете папиросы? Ведь вы русский, а они все курят папиросы... Или я не прав?
Он сверлил меня хитрым взглядом, наблюдая, как я стану выкручиваться из весьма щекотливого положения. Я машинально закусил кончик сигареты, словно это был фильтр, к которому я привык, или бумажный мундштук папиросы. Табак обжег кончик языка. Я выплюнул его и неловко продолжал курить.
- Да, - сказал мой мучитель, - к ним надо привыкнуть. Но это лишь вопрос времени... Если бы вы согласились с нами сотрудничать, у вас было бы много хороших сигарет, хорошей выпивки...
- ... и много хороших баб, - докончил его мысль я. - Слышали не раз... Дешево покупаете.
- Вы же не дали мне договорить. И много настоящих денег, так я хотел закончить.
- Настоящих - это каких, долларов, что ли?
Он хмыкнул, соскользнул со стола и опять растворился в слепящем свете.
- Ну, если вас не устраивают фунты, можно и в долларах... Или вы все-таки предпочитаете в рублях?
- Боже упаси! - сказал я и раздавил в пепельнице окурок, как мерзкое насекомое.
- Ну вот и договорились. - Он пошуршал бумагами, словно крыса, устраивающая себе гнездо.
- Я Родину не продаю, - ответил я и пояснил: - Именно это я имел в виду, когда сказал: 'Боже упаси'.
- Ах, так! О'кей. Вы сами напросились на жесткие действия.
Следователь снова встал со своего места и опять стал кружить по комнате, словно ястреб, высматривающий добычу. Впрочем, добыча давно была у него в когтях. Теперь он примерялся, чтобы ударить клювом побольнее.
- Скажите, Андрэй... не будем играть в прятки, ведь вы Андрэй?.. Почему вы, русский, воюете на стороне немцев? Ведь ни СССР, ни Великобритания не объявляли войну друг другу. Более того, насколько нам это известно, ваши довольно активно воевали в Испании против фашистов. Так в чем же дело? Кто вы такой? Отпрыск белогвардейского офицера? Но по логике вещей, вам следовало бы воевать против красных, а не против англичан.
Разумеется, думал я, Джейн сообщила им, мое подлинное имя и что я русский, но, по-видимому, этим и исчерпывается информация обо мне. Ахинею про Большой и малый миры она им наверняка не передала и правильно сделала со всех точек зрения. Теперь разозлился я и решил ударить ему поддых:
- Я ведь не спрашиваю вас, почему вы, американец, работаете у англичан. Только не пытайтесь возражать. В спецслужбах США всегда работали дяденьки с длинными любопытными носами. Прибавьте сюда ваш американский одеколон, которым вы надушились, сигареты 'Кемэл', это ваше 'о'кей', когда англичане обычно говорят 'олл райт'...
Я брал его на крутой понт, но это сработало. Следователь был ошеломлен моей проницательностью. Он гордился своим профессиональным мастерством, но никак не мог предположить аналогичных способностей у русского ивана. И это неудивительно. Откуда он мог знать, кто я на самом деле. За плечами у него был только личный опыт, а у меня - книжная и кинематографическая культура всего ХХ-го века. По крайней мере та ее часть, которую я усвоил. По сравнению со мной в не которых аспектах он был сущим ребенком.
- Вы, я вижу, птичка непростая... - сказал он, приспуская узел галстука. - Но это для вас же хуже. Если вы русский шпион, то мы возьмем вас в такой оборот, что не обрадуетесь...
- А как же Женевская конвенция о военнопленных, в соблюдении которой вы клялись?
- Вы не военнопленный, вы шпион. На вас Конвенция не распространяется. Единственный у вас выход - сотрудничать с нами. А будете упрямиться, выдадим вас Берии с таким рекомендательным письмом, что вам не позавидует самый распоследний враг народа. Вы хоть и русский, но Сибирские лагеря вряд ли вам придутся по вкусу. Как у вас говорят, укатают сивку крутые горки.
Я испугался. Он не шутил. В этом простом мире, все было просто. И жестоко. Если сказано, что выдадут, то обязательно сделают это. Сгинуть в виртуальных Сибирских лагерях, наверняка еще более гротескных, чем реальные, мне совсем не улыбалось.
- Никакой я не шпион, - вымученно улыбнулся я. - Просто доброволец. И даже не доброволец, а как бы это сказать... вольный стрелок. Если уж на то пошло, я стажировался в английской эскадрильи. Летал на американских и на английских истребителях. Но немецкие машины мне нравятся больше. Скоростные, маневренные. Ваши самолеты не идут ни в какое сравнение. Неповоротливы, скорость маленькая. Чуть возьмешь вверх покруче - мотор глохнет... нет, это не работа... И летчики грубияны. Если случайно их обстреляешь, обругают тебя последними словами. А немцы всегда вежливы. Грубого слова от них не услышишь. Они никогда не орут в эфире: 'Куда стреляете, идиоты!', они кричат: 'Не стреляй, это друг!' Чувствуете разницу?
- Так-так-так... - словно заевшая пластинка бормотал следователь.
- Нет, конечно, по большому счету все это несерьезно, я понимаю, - сказал я оправдывающимся тоном. - Я ненавидел фашизм не меньше вашего и сейчас ненавижу... Но последней каплей, переполнившей мое терпение, - продолжал я, распаляясь, - стали бомбардировки НАТО Югославии. Как славянин, я не мог этого простить американцам и англичанам. Немцы тоже принимали участие, но были не так наглы...
- Позвольте, но не англичане, ни тем боле американцы не бомбили Югославию!
Ну вот, я вляпался! Все-таки он подловил меня. Я готов был откусить себе язык, если бы обладал стойкостью индейца. Что случилось с моей головой!? Я заметил, что иногда теряю над собой контроль. Подобно тому, как во сне легко рвется нить осознания, и вы забываете, кто вы и что вы, и начинаете жить алогичной жизнью персонажа сновидения. Только в моем случае все наоборот. Я забываю, что нахожусь в чужом мире. Особенно когда волнуюсь. Но, может, это и хорошо. Может быть, это своеобразная защитная реакция моего сознания или подсознания. Потому что, если я вдруг начну забывать, откуда явился в этот мир... Мне даже страшно представить себя вечным пленником компьютера! Впрочем, вечным ли?..
- Видите ли, - сказал я, уставясь горящими глазами в одну точку и начиная раскачиваться из стороны в сторону, симулируя шизофреника, - речь идет не о теперешних временах, а о будущих... Для человека, который прозревает Будущее так же легко, как вы наблюдаете горизонт...
