Длинная деревянная терраса с перилами проходила вдоль всего периметра здания на уровне второго этажа. Здесь, обычно по утрам, прогуливались квартиранты, а по вечерам пили пиво на открытом воздухе.
На противоположной стороне двора тянулась одноэтажная постройка без окон с террасой, на которую выходило пять раскрытых створчатых дверей. Посреди двора протекал ручеек и впадал в круглый бассейн. По сторонам пышно цвели кусты роз. В глубине усадьбы, у глиняной стены, в густой тени лимонного дерева стояла беседка для отдыха. В хозяйственной части двора дымились несколько кухонных очагов, поставленных в ряд. По двору важно расхаживали удивительной красоты птицы с пестрыми длинными сине- зелеными хвостами и как простые домашние куры клевали рассыпанные в изобилии зерна какого-то злака.
Астианаксу и его людям предоставили лучшие помещения. Табия был все так же любезен, самолично показывал гостям все удобства дома и его достопримечательные уголки.
Так путешественники узнали об еще одной очень важной особенности вавилонского жилища - о домашнем кладбище. Даже будучи мертвыми, вавилоняне не покидали своего дома, их хоронили в специальных склепах или просто под полом. Поскольку каждому предку хотелось покоиться в собственном доме, то со временем их, предков, скапливалось изрядное число, так что бедные здравствующие родственники время от времени ломали себе головы над вопросом, куда бы их всех распределить. Одного какого-нибудь определенного места захоронения не было. Покойных зарывали в самых неожиданных местах: в тупичке у забора, возле главной аллеи, само собой разумеется - во всех малых двориках и в больших, естественно, тоже. Куда ни пойдешь, обязательно наткнешься на могилу досточтимого предка. Мало того, здесь же хоронили умерших рабов. Часто их помещали даже в семейные склепы хозяев. Такое вот было славное единение хозяина и раба его.
Если кто-то подумает, что вавилонские жилища были настоящими домами скорби, то он сильно ошибается. К могилам предков относились как к традиционным предметам обстановки. И никаких мрачных мыслей на ныне здравствующих они не наводили. Все было мило и по-домашнему уютно. Ибо каждый понимал, что жизнь и смерть - две стороны одной медали - неразрывны. В этом житейской мудрости заключался явный и тайный смысл экзистенции древнего вавилонянина.
К ужину подали жареных фазанов и уток, начиненных фисташками. Трапеза проходила на веранде, на открытом воздухе, так как в комнатах было слишком душно. По вавилонскому обычаю ужинали за столом, сидя на стульях. Соблюдая любезность, за стол пригласили ближнего квартиранта, который ходил кругами неподалеку и нюхал воздух. Он обрадовался несказанно и явился со своим семейством, впрочем, немногочисленным. Они чинно поднялись на веранду: шаркая домашними туфлями без задников с загнутыми носками, шествие возглавлял глава семьи - Шум-цилли-Мардук, за ним величественно плыла его жена - вавилонская матрона Баба-шаррат, за ней хвостиком волочился худенький подросток, их сын Набу-аплу- иддин, потомок Син-или. Слуги с наглыми лицами принесли гостям дополнительные стулья. Когда Баба- шаррат, после нескольких примерочных приседаний, отдала, наконец, свое пышное тело на попечение камышовому сидению, оно со страху разразилось скрипом и треском.
Хозяин застолья не пожалел, что пригласил квартиранта. Тот оказался весьма интересным человеком, веселым и открытым. Бойко говорил на хеттском наречии, потому что долгое время проживал в Митанни в городе Телль-Халаф, торговал с хеттами, потом ушел от дел, переселился в вавилонское предместье, купив собственное имение. Однако вскоре заскучал, полез в финансовые аферы, но, будучи провинциалом, не зная хитросплетений жизни столичных воротил, - потерпел крах: один хитрый банк его разорил, имение продали с торгов. Теперь вот снимает квартиру у Табии. Нет, он не жалуется, в общем-то, живет он не плохо, кое-какие средства у него еще остались...
После второй рюмки неожиданно выяснилось, что дед Шум-цилли-Мардука в свое время был весьма влиятельным человеком в Вавилонии, был крупным военачальником, воевал с эламитами в генеральском чине 'раб-мага'. Многое из речей говорливого квартиранта Астианакс взял на заметку.
После третьего бокала прекрасной выдержки виноградного вина бывший торговец, потомок славного генерала, стал рассказывать разные забавные истории из своей, богатой злоключениями жизни, потом перешел на анекдоты. Держа перед слегка осоловелыми глазами пустую рюмку из синего дорогого стекла с золотыми искрами, Шум-цили-Мардук говорил:
- Однажды два халдея зашли в вертеп. Там к ним привязалась особенно распутная лупа. Они стали спорить, кому платить за ужин, а кому за лупу...
- Шумик, перестань трепаться, - сказала матрона Баба-шарат, - за столом сидит дитё.
У потомка Син-или расцвели маки на щеках, он опустил стриженую голову, незаметно стянул из вазы еще одну горсть янтарных фиников и попытался их спрятать под своей коротенькой юбкой.
- Мальчик - будущий воин! - изрек внук генерала и кивнул слуге, чтобы тот налил ему еще вина. - Пусть привыкает к грубости мира. Не то ты вырастишь из него хлюпика... Так вот, господа, однажды три халдея зашли в некое веселое заведение...
Ужин прошел весело. Астианакс старался не показывать снедавших его мыслей по поводу утерянного имущества. К тому же уверенность, с какой сыщик взялся за, казалась бы, безнадежное дело, вселяла надежду.
После неудобств и тягот пути было особенно приятно возлечь на мягкое ложе с тонкими простынями, благоухающими лепестками роз. Сапа так обласкала молодого мужа, что он, несмотря на душевную и физическую усталость, целых 60 придуманных древними шумерами минут неотрывно выполнял свои супружеские обязанности, делая лишь краткие необходимые остановки после очередной кульминации. Потом они расслабленно лежали, словно плыли в божественной лодке, и слушали богатую разнообразными звуками вавилонскую ночь. Цикады неумолчно пели, лениво, без азарта перелаивались соседские собаки. Какой-то квартирант, которого не сочли достойным пригласить к ужину, на излишне повышенных тонах отчитывал нерадивого слугу. Другой квартирант, совсем уж безвестный, явился только что и, расположившись в беседке, дергал струны некоего щипкового инструмента и пытался негромко петь. Потом пение и звучание струн смолкли и сменились тихим смехом женщины... Еще через некоторое время, когда на стол подали свежего пива, сыщик, отхлебнув из кружки, поманил Астианакса куда-то. Стояла погибельная ночь - безлунная и беззвездная. Было так темно, что белый плащ сыщика стал черным. И они подошли к краю площадки, где дул сильный ветер. 'Где мы? - спросил Астианакс и задохнулся от порыва ветра. - Зачем ты меня сюда привел? Ты уже выяснил, где мои кони?' - 'Мы на Вавилонской башне', - ответил черный человек. 'Кто ты!?' - крикнул троянский принц, становясь лицом к черному человеку, а спиной к краю пропасти. Чтобы не видеть ее пугающей глубины. 'Я тот, кто тебя погубит!' - ответил черный человек и откинул с лица капюшон. Глаза человека засверкали как звезды в небе Амазонии - холодным, злобным светом. Астианакс отшатнулся, оступился. Ноги его потеряли вдруг опору, и он полетел в пропасть. Сердце защемило, казалось, оно остановилось. На миг Астианакс увидел булыжную мостовую, озаренную багровыми всполохами потустороннего пламени. Затем был страшный удар и жуткий хруст сломанных шейных позвонков. Бац! Хрусь! - И принц троянский проснулся весь в холодном поту.
- Что с тобой, милый муж мой? - встревожено спросила Сапа.
- Мне опять привиделось, что я упал с этой проклятой башни! - ответил Астианакс.
- Это не ты упал, - объяснила Сапа, - это Шумик на веранде свалился со стула. Надо было сразу отнести его домой, чтобы не пугал соседей... Ну, иди ко мне...
Астианакс повернулся к жене и крепко обнял ее, будто желая спрятаться, найти убежище у нее на груди от преследовавшего его наваждения в виде злого человека и страшной черной башни.
5
С утра заявился Шумик, чтобы опохмелиться. Поправив голову, он вызвался самолично, на правах местного жителя, показать гостям лицевую и изнаночную сторону своей столицы, с тайной надеждой на