— Что-то прокурор у нас совсем приуныл, — говорит большеголовый, с крупными чертами лица, председатель горисполкома Лу-пачев. — Наверняка сегодня ни одного смертного приговора не утвердил. Так ведь, Валерий Алексеевич? Не унывай, выпей-ка джина с тоником. Главное в жизни, — чтобы деньги были, да дядек стоял!
Борисов, Новиков, Коронич и пошутивший смеются. Живот Марка Захаровича влезает на стол, едва не опрокидывая хрустальный кувшин с гранатовым соком.
— Не понимаю глупых шуток, — прокурор Курносов не спеша ест фаршированную щуку. — И джин не люблю. Люблю водку. А смертного приговора я действительно сегодня не утверждал. И давно уже не утверждал. Последний раз месяц назад расстреляли по разнарядке группу рабочих, и все. И вообще, с чего вы взяли, что я унываю?
— Га-а-ады! — доносится снизу душераздирающий вопль. — Отравители! Ешьте эту тухлятину сами!.. Не троньте меня! Где же Советская власть?!
Борисов слегка раздвигает шторы и выглядывает в зал. Трое официантов вяжут ручниками худого, как стружка, гражданина. Опрокидывая стулья, валится стол. Извивающийся гражданин не желает стихать. На эстраде ударник ансамбля «От сердца к сердцу» творит чудеса. Посетители усиленно работают ножами, вилками и челюстями. Официанты затаскивают бунтаря за эстраду, бросают на пол и принимаются топтать ногами. Борисов задвигает штору.
— УрррааП— кричат в соседнем кабинете.
— Что-то в последнее время у нас в городе происходят непонятные вещи, — говорит Борисов.
— Бунтует народишко, — Марк Захарович отламывает кусок индюшатины. — Зажрались.
— Верно Герцен подметил, — соглашается, поклевывая салат, Коронич. — Русский мужик, этот закомплексованный идиот, задним умом крепок. Что в него ни вали, все как в бездонную бочку.
— В городе, Василий Мартынович, готовится революция, — шутит Лупачев. — Скоро нас всех низложат. На твое место посадят слесаря из путевых мастерских, на место Коронича — грузчика из вторсырья, вместо Марка Захаровича — чистильщика обуви, а прокурора заменит живодер из Горсанинспекции. Тогда каждая домохозяйка, как говорится, сможет управлять государством.
Все, кроме прокурора, смеются.
— А кто тебе на смену придет? — трясет животом председатель Горпотребсоюза.
— Я не в счет. Меня скоро на пенсию, в ЮНЕСКО. Прокурор наливает в рюмку водку.
— Никакой революции у нас быть не может. Если же вы всерьез допускаете такую возможность, то я не понимаю вашего веселья. И почему вы так уверены, что меня подменит именно живодер из Горсанинспекции? Если подозреваете кого-либо конкретно, то намекните хотя бы. — Курносов выпивает водку и продолжает. — А о происходящем в городе мне известно. Я видел статистическую сводку. На консервном заводе погибло триста десять человек, и еще шестьсот двадцать находятся с тяжелыми травмами в различных моргах города.
— Меньше народу — больше кислороду, — говорит председатель горисполкома. — Частично отпадает проблема с жилплощадью.
— Да! Василий Мартынович! — Коронич салфеткой промокает верхнюю губу. — Как раз по этому поводу мы готовим статью с выступлением доктора сейсмологических наук, этого закомплексованного идиота Шишигина-Исраеляна, в которой объясняем случившееся небольшим естественным подземным толчком, вызвавшим разрушение подземных коммуникаций и, как следствие этого, пожар. Землетрясение было предсказано сейсмологическим институтом еще пять лет назад, благодаря чему удалось избежать человеческих жертв.
— Верно, — говорит Борисов. — Запускайте статью. Только объясните еще и то, почему завод не был заблаговременно переведен на другое место.
— А что случилось на чугунолитейном, Василий Мартынович? — ослабляя ремень, интересуется Новиков. Поглаживает живот.
— Об этом надо спросить у Плухова. Я уверен: это его штучки. Блефует. Фонды выколачивает.
— В той же сводке, предназначенной для Виктора Вильямови-ча, я прочитал, что один день простоя чугунолитейного завода обходится ему в три миллиона рублей убытка, — говорит прокурор.
— Ну, для Молекулы эта потеря, — замечает, придвигая к себе большое фарфоровое блюдо с заливной осетриной, Марк Захарович, — что слону дробина…
— Уррраа!! — кричат за стеной. — За ирано-иракский конфликт! За переворот в Турции! За войну в космосе!
— Что за дебилы! — возмущается Борисов. — Разве можно о таких вещах орать на весь ресторан? Опять, наверно, комендант со своими дубами куролесит.
Внезапно гаснет свет. Обрывается музыка. Внизу, в зале, становится относительно тихо. Слышны какие-то шорохи. Изредка раздаются испуганные женские возгласы. За стеной, в кабинете, какое-то время молчат, потом множество ног дружно топает по полу. Соседи Борисова и его компании свистят и сыплют угрозами:
— Свет давай, крысы цивильные! Разнесем щас к едреней фене всю вашу лавочку! Через минуту начинаем стрелять! Где мой шмайссер, Алкинсон? Шапошников — огнемет!
Галерея содрогается.
— И впрямь спалят, — голос Марка Захаровича дрожит. — От этих солдафонов все что угодно ожидать можно. Не пора ли нам по домам?
Зажигается свет.
_Га-а-адыН— орет снизу несколько голосов. Борисов раздвигает шторы и видит мечущихся по наполовину опустевшему залу официантов. — Разбежа-ались! Серега, кончай сосать из графина! Держи тех двоих! Они нам за всех заплатят!
— Ну вот и славно, — говорит Борисов. — Так на чем мы остановились?
— Мы говорили об обергруппенфюрере СД и СС фон Плухо-фе, — вновь шутит Лупачев, выпивая фужер джина. — Твоем лучшем друге.
В кабинет всовывается зеркальная лысина директора ресторана Автандила Тариэловича.
— Можно? — Автандил Тариэлович входит. — Извини, Василий Мартынович. Извините, дорогие гости. Небольшая техническая неисправность. Не очень обеспокоились?
— Уррраа!! — вопят за стеной. Поют — Этот день Победы порохом пропах!..
— Это комендант? — спрашивает Борисов.
— Он. Он, — шепотом отвечает директор. — Я туда боюсь заходить. Они меня заставляют кушать горчицу с солью.
— Полезно для пищеварения, — замечает Лупачев.
— И с кем же он там? — спрашивает Автандила Тариэловича Борисов.
Автандил Тариэлович морщит лоб.
— С начальником военного училища и каким-то офицером из контрразведки.
— Еще с кем?
— Больше ни с кем. Их трое.
— Трое?! — в один голос восклицает пораженная компания.
— Уррраа!!! — грохочет за стеной. — Да здравствует великий генералиссимус!! По Нью-Йорку, по Вашингтону — пли!!
Разражается неистовый топот.
Директор ресторана подвигается ближе к столу. /
— В следующем кабинете, за ними, ужинают: начальник ГОВэДэ, три его заместителя и народный судья. Последний кабинет только что заняли ректор духовной Академии отец Алексий и три директора: фирменного универмага, плодоовощной базы, театра Мимики и Жеста, а также ведущая актриса того же театра.
— Весталко здесь?
Встрепенувшийся было Борисов осекается, поймав на себе ехидный взгляд председателя горисполкома. Звонит телефон.
— Это меня, — живот Марка Захаровича проезжает по заливной осетрине. Председатель Горпотребсоюза торопится к аппарату. Снимает трубку. Слушает. Прикрывает трубку рукой. — Тебя, Василий
