только резьбу на башне повредили немного. Собрались тогда обозленные маги на совет и решили скинуться и нанять профессионального убийцу. Поспорили, конечно, немного, кого именно…
— И они выбрали тебя! — Арра с простодушным восторгом смотрела на Ганца.
— Разумеется. — Он небрежно кивнул. — В то время я был самым лучшим.
— А чего же они тогда спорили?
— Но я же был и самым дорогим. Некоторые хотели сэкономить, — мягко объяснил Ганц.
— И победили те, кого интересовало качество, а не цена, — пробормотал Джузеппе.
— Вот за что я тебя уважаю, магистр, — поднял палец Ганц, — так это за умение коротко и точно формулировать мысль. Именно так: качество работы, а не ее цена! Одним словом, я взялся за это дело…
Даже лошади, казалось, заслушались удивительной и волнующей историей про то, как Ганц сражался с магом из башни. Как он, применив силу, хитрость, опыт, ловкость и еще тысячу своих достоинств, все-таки одолел злокозненного Са-варатония, убил его, а башню разрушил и мелкой пылью развеял по ветру. Чтобы и следа не осталось. Когда он закончил свой рассказ, деревня была уже совсем близко.
— Но зачем ты башню-то распылил? — взволновалась Арра.
— Как зачем? Для большего эффекта и поучительности.
— Да нет же! Гораздо более эффектно и поучительно было бы оставить ее там, где она стояла, вроде памятника! А еще лучше, если бы маги перенесли ее в тот город и установили на какой-нибудь площади. И сделали бы в этой башне музей!
— Музей? Хм… интересная мысль. Даже странно, как это я сам… значит, музей, экскурсии разные, научная работа, экскурсоводы, дамочки такие… с указками… — Ганц продолжал задумчиво бормотать, когда Джузеппе довольно невежливо ткнул его кулаком в бок.
— Ну да, музей, а ты там директором! — Они уже ехали по деревенской улице, и Джузеппе заинтересованно осматривал аккуратные беленые домики за невысокими заборчиками. — Хватит мечтать, говори лучше, где тут обещанный постоялый двор?
— А ты сам не видишь? — Потирая бок, Ганц отъехал в сторонку. — Вон же вывеска.
Действительно, они уже почти подъехали к гостеприимно распахнутым воротам, над которыми опасно накренившейся аркой была закреплена большая и очень красивая вывеска.
Она изображала небо, на котором, в полном презрении к естественному ходу событий, собрались одновременно и солнце, и луна, и месяц, и россыпи звезд. Единственное, в чем неизвестный художник пошел на уступки природе, было то, что солнце сияло все-таки на голубом фоне, а луна, месяц и звезды были нарисованы на густо-черном. Украшенные затейливыми завитушками разноцветные буквы извещали, что постоялый двор называется «На звездном пути».
— Как романтично, — вздохнула Арра, проезжая под вывеской.
Искорка, с любопытством повернув голову, осмотрела прибитую к створке ворот на уровне лошадиной головы табличку поменьше, сообщавшую, что здесь же имеется конюшня, в которой каждой лошади предоставляется отдельное стойло и сколько угодно свежего сена (с собой сено увозить воспрещается). Чистая колодезная вода в поилке предоставляется также без ограничений. Кроме того, у хозяина имеются овес и ячмень, но за отдельную плату. Это объявление было украшено очень симпатичными и вкусными на вид рисунками одуванчиков, маргариток и цветущего клевера. Булка и Гладиолус тоже очень внимательно с табличкой ознакомились и, судя по всему, одобрили.
Чисто выметенный и присыпанный желтым песочком двор был пуст, но стоило путешественникам миновать арку с вывеской, как тут же появились два здоровенных парня, очень похожих друг на друга, очевидно, братья. Они вежливо поздоровались с Джузеппе и Аррой, отвесили какой-то церемонный, с нелепыми движениями рук в разные стороны, поклон Ганцу. Он плавно погладил ладонями воздух над их склоненными головами и, легко спрыгнув с Булки, хлопнул каждого по могучему плечу:
— Здорово, мужики! Рад, что вы меня еще помните!
— Тебя забудешь, — усмехнулся тот, что вроде был постарше. — Ты тогда уехал, а мы еще неделю от тетки Корделии в погребе прятались. Хорошо, папаша уговорил ее больше за нами не гоняться.
— Два бочонка пива отдал, — без особой печали сообщил тот, что помладше.
После чего все трое переглянулись и весело заржали. Их не слишком понятный посторонним разговор явно шел о чем-то приятном.
Просмеявшись, Ганц приступил к церемонии знакомства. Парни оказались сыновьями хозяина постоялого двора, старшего звали Вейр, а младшего — Кархенас. Не спрашивая разрешения у Ганца, они скормили Булке по куску сахара, причем ее такая фамильярность нисколько не удивила.
— Возьмите лошадку, — Ганц указал на Гладиолуса, — и окажите весь список услуг.
Джузеппе охотно передал поводья стоящему ближе к нему Кархенасу.
— А эту красотку? — Вейр протянул руку к Искорке. Арра открыла было рот, но Ганц опередил ее:
— Эту красотку госпожа Арра никому не доверяет. Так что хватит с вас и одного Гладиолуса.
Вопрос о том, чтобы доверить братьям Булку, очевидно, не стоял с самого начала. Всей гурьбой (Джузеппе внезапно решил лично проконтролировать, каков будет комплекс услуг, оказанных Гладиолусу) они направились туда, куда указывала аккуратная стрелочка, снабженная надписью «В конюшню». Стрелочка была украшена силуэтом бегущей лошади, очевидно, в эту самую конюшню торопящейся.
— Как у вас здесь все и удобно и красиво, — заметила Арра, указывая на другую табличку. Там тоже была стрелка, изображение ведра, из которого льется вода, и надпись голубыми буквами: «Колодец». Не то чтобы эта табличка была так уж необходима — колодец, находящийся чуть в стороне от ворот, был прекрасно виден невооруженным глазом, но все равно такая забота о путешественниках была приятна.
— Это у нас один художник бродячий почти полгода жил, — дружелюбно улыбаясь, объяснил ей Кархенас. — Денег у него не было ни гроша, вот он и расплачивался за все рисунками. Табличек всяких нарисовал — страсть! Вывеска вот над воротами тоже. — Он оглянулся на угрожающе накренившуюся арку, озабоченно покачал головой. — Говорил ему Вейр, что слишком большая получается, так только обида вышла. Вы, говорит, не в состоянии понять широкой души художника и его высоких устремлений! Вот и размахал во всю свою душу. А то, что ни одни ворота такую громадину не выдержат, так это уже не его забота. У папаши Доршана сыновья есть, они слазают, где приколотят, где привяжут… — Парень обреченно махнул рукой и перевел взгляд на Арру. Смотреть на девушку ему было явно приятнее, и Кархенас снова расцвел улыбкой.
— Так что, этот художник только по табличкам и вывескам специалист был? — старательно- заинтересованно спросила Арра. Пусть уж этот малый лучше разговаривает, чем будет на нее так пялиться.
— Да нет, почему? Он хороший художник был, много чего рисовал. И нам, и другим по деревне. Тетушке Матильде ее кошку изобразил, как есть живая зверюга! А в доме у печника Брауни во всех комнатах такие цветы по стенкам пустил — никакого сада не нужно! И у нас две его картины в большой зале висят, про еду. На одной рыба на тарелке лежит, а на другой — ваза с фруктами. Натурморды называются. Не знаю, как насчет фруктов, а у рыбы точно морда очень даже натуральная. Еще семейный портрет есть, только папаша его к себе в комнату повесил, так ему понравилось. Но если вы захотите посмотреть, только скажите, он покажет. Папаша любит этим портретом хвастаться.
— Обязательно посмотрю, — пообещала Арра.
Когда, закончив возиться с лошадьми, они умылись и ввалились в просторную комнату, торжественно названную Кар-хенасом «большой залой», их ждал уже накрытый стол. Хозяин, с которым Ганц поздоровался с подчеркнутым уважением и представил его как папашу Доршана, на самого Ганца смотрел довольно кисло, но к Джузеппе и Арре отнесся со всей подобающей благожелательностью и заботой.
Они, в свою очередь, искренне восхитились двумя картинами, висящими на стенах друг против друга, чем сильно его порадовали.
— А? Сразу видно, понимающие люди, не то что некоторые! — Хозяин выразительно покосился на Ганца. — Которым только бы языком болтать…
— Да что уж я такого сказал, папаша Доршан, — обрадовался тот, — только и всего, что намекнул про эту рыбку…
— А в моей комнате семейный портрет висит. — Папаша Доршан демонстративно повернулся к Ганцу спиной, выдержал характер, не оглянулся даже на его жизнерадостный смех. — Как покушаете, я вам
