взору узника трансформацию. Дьявольский замысел преследовал единственную цель: породить новую волну отчаяния и страха, без того переполнявших душу несчастного. Для этой же цели последнее из окон было устроено так, чтобы свет, проникавший в него, не рассеивал наполнявшего клеть сумрака и тем усугублял ожидание смерти.
Вивенцио опустился на колени и горячо молился, слезы бежали по его щекам. Воздух казался густым и необычайно плотным, и Вивенцио с трудом вдыхал его. Может быть, это казалось ему, зажатому в сузившемся нутре клетки; теперь он не мог ни стоять, ни лежать, выпрямившись в полный рост.
Подавленный дух и уничтоженный рассудок больше не досаждали ему. Больше он не надеялся, и страх отпустил его. Желанным был сейчас решающий удар мстительного врага, ибо чувства почти оставили Вивенцио и боль не пугала его. Но дьявол Толфи учел и этот летаргический сон души, долее не сопротивляющейся страданиям. Павший первою жертвой, исполнитель чудовищной воли до конца продумал свой план.
Удар гигантского колокола сотряс распростертого на полу Вивенцио! Он вскочил на ноги. Колокол ударил вновь. Близость его была ошеломляющей; казалось, он в щепки раскалывал мозг; как гром он рокотал в скалистых переходах. Колоколу вторил ужасный скрежет стен и полов, как будто они готовились упасть и раздавить несчастного в сей же миг. Вивенцио закричал и протянул руки, упираясь в сдвигавшиеся стены, как будто бы его сил хватило, чтобы удержать их. Стены стронулись и замерли, вдруг.
Вивенцио взглянул вверх: потолок почти касался его головы, хотя он сидел, поджав под себя колени. Еще несколько дюймов, и придет конец ужасным мучениям. Он не двигался. Тело его сотрясала мелкая дрожь; ему пришлось согнуться, сложившись почти вдвое. Локти его упирались в противоположные стены; коленями, поджатыми под себя, он упирался в стену напротив. В таком положении он оставался около часа, затем адский колокол ударил снова, и вновь раздался скрежет приближающейся смерти. Удар в этот раз был так силен, что сбросил Вивенцио на пол.
Он извивался и корчился среди обступавших его стен, когда колокол ударил еще. В этот раз он бил чаще и громче; звон опережал и заглушал скрежет, и дьявольская машина неотвратимо подвигалась к цели, пока, наконец, приглушенные стоны Вивенцио стали не слышны более! Его раздавили массивный потолок и сошедшиеся стены; и смятые дроги плотно облекли его тело в ЖЕЛЕЗНЫЙ САВАН.
ПРИЗРАК И КОСТОПРАВ
Просматривая бумаги моего покойного друга, Фрэнсиса Пьюселла, почти пятьдесят лет отправлявшего обязанности священника в одном из приходов на юге Ирландии, я наткнулся на эти записи. Их у него немало; он был страстный и старательный коллекционер старинных преданий, а место, где расположен его приход, прямо-таки изобилует ими. Собирание и пересказ разных легенд и поверий, сколько я помню, было его хобби; но я никогда не предполагал, что любовь к чудесам и суевериям заведет его так далеко и он станет записывать результаты своих наблюдений. Я не знал об этом до тех пор, пока его посмертная воля не сделала меня законным наследником его рукописей. Кому-то может показаться, что литературные привязанности не свойственны деревенским священникам; следует, однако, заметить, что раньше существовала особая каста священнослужителей — последователи старой школы, которых теперь осталось совсем немного; всесторонняя образованность и широта интересов выгодно отличали их и позволяли преуспевать не только на избранном поприще.
Вероятно, следует добавить, что поверье, описанное в этом рассказе, а именно о покойнике, который, попадая в чистилище, обязан подносить воду ранее похороненным соседям по кладбищу, распространено повсеместно на юге Ирландии.
Я могу поручиться за достоверность известного случая, когда уважаемый и зажиточный типперарский крестьянин на похоронах любимой супруги положил в ее гроб две пары сапог: легкие — для сухой и тяжелые — для слякотной погоды, дабы у нее не было проблем, если придется носить воду в чистилище. В том случае если две похоронные процессии одновременно приближаются к кладбищу, каждая из них стремится первой внести своего покойника внутрь кладбищенской ограды и тем избавить его от изнурительной обязанности подносить воду успевшим упокоиться вперед него. Порою между процессиями случаются жестокие стычки, и не так давно, во время одной из таких встреч, одна из процессий, боясь утратить неоценимое преимущество для своего умершего друга, отыскала самый короткий путь на кладбище; движимые одним из сильнейших предрассудков этих мест родственники попросту перебросили гроб через ограду и таким образом не потеряли ни минуты, отыскивая ворота. Можно привести бесчисленное множество примеров, показывающих, насколько сильны среди жителей юга подобные предрассудки. Однако я не стану больше утомлять читателя предварительными замечаниями, и пусть он прочтет следующее:
(Я привожу эту историю, практически не изменяя слов человека, рассказавшего ее мне. Надо сказать, это был неплохой собеседник; в приходе он слыл за человека знающего, и многие из прихожан обучались у него наукам и ремеслу. Некоторые слова весьма часто повторяются на протяжении его рассказа, объяснением этому отчасти может служить тот факт, что благозвучие повествования этот человек ценил выше правильности самой речи. Но я перехожу к истории и предлагаю вам описание удивительных приключений Терри Нейла.)
Да, это странная история, ваша честь, но это такая же правда, как то, что вы сидите здесь; я еще скажу, что в семи приходах не найти человека, который мог бы рассказать ее лучше и подробнее, чем я; потому что все это произошло с моим отцом и я часто слышал все это от него самого; не хвастаясь, скажу, что словам моего отца можно верить так же, как клятве какого-нибудь сквайра; и заметьте, он был такой человек, что, случись у какого-нибудь бедняги неприятность, он пойдет просить за него в суд; но это не так важно; важно то, что он был честный и порядочный крестьянин и рассуждал очень трезво, хотя и прикладывался иногда к шкалику, если отправлялся иной раз поразвлечься. Во всей округе никто лучше его не принимал роды; и притом у него были руки настоящего плотника, и еще любил он в саду возиться и все такое. Еще у него хорошо получалось вправлять кости, да так, что никто не мог с ним сравниться в этом, будь то даже вывернутая ножка стола или стула; и уж будьте уверены — отродясь в этих местах не было лучшего костоправа: и старый, и малый — все, кто когда вывихивал ноги, поминали его добрым словом. Итак, Терри Нейл — так звали моего отца — со временем почувствовал, как сердце его наполняется счастьем, а кошелек — деньгами; тогда-то он и купил что-то вроде фермы у нашего сквайра Фелима, как раз возле замка, и неплохое, скажу я вам, то было местечко; туда к нему с раннего утра валили бедолаги со сломанными руками и ногами; они приходили со всей округи, и всем он вправлял кости. Вот, ваша честь, значит, все шло так хорошо, как только может идти; однако там был обычай, чтобы кто-нибудь из местных присматривал за замком, если сэр Фелим куда уезжал из деревни; вроде как любезность старому сквайру, однако очень неприятная обязанность для селян; ведь среди них не было ни одного, кто бы не знал какой- нибудь жути о старом замке. Все знали, что прадед нынешнего сквайра, добрый джентльмен — упокой его душу, Господи, — имел привычку ровнехонько в полночь прохаживаться по замку; об этом я слышал еще мальчишкой, и вот, если случалось ему натолкнуться на полную бутыль — тут же высаживал из нее пробку, совсем как вы или я, — взаправду, хоть и привидение, но не в этом дело. Вот, как я уже говорил, старый сквайр имел привычку выходить из рамы, где висел его портрет, и бить все бутыли и стаканы — помилуй нас, Господи, — да выпивать все, что ни найдет в них, — прости ему Господи, это малое прегрешение; а если кому из домашних в это время случится зайти в залу — заберется обратно в раму и стоит там с невинным видом, как будто и ведать ни о чем не ведает, — такой вот озорной старикашка.
Вот, значит, ваша честь, я и говорю, как-то раз семейство из замка остановилось в Дублине на неделю или на две; поэтому, как обычно, кто-то из деревенских должен был сидеть в замке, и на третью ночь выпал черед идти туда моему отцу. «Винная бочка и маленький бочонок! — сказал он самому себе; — с чего это я должен сидеть там всю ночь, когда старый бродяга, царствие ему небесное, — так говорит мой отец, — будет разгуливать по всему замку и делать всякие пакости?» Однако отказаться от поручения было невозможно, поэтому он сделал мужественное лицо и отправился на ночное бдение, прихватив с собой
