на закопченных стенах.
Два экзекутора с масками на лицах держали горящие факелы, двое других подвели губернатора к укрепленному на потолке блоку, с которого свисала длинная веревка.
На мгновение губернатору показалось, что он уже умер и перенесся в тот из миров, о котором в. Писании сказано, что там слышны «стоны и скрежет зубовный».
Спустя несколько минут в сопровождении остальных инквизиторов в камеру вошел Петр Арбец.
Обвиняемый стоял в центре жуткой камеры. Когда вошли судьи, ощущение реальности происходящего возвратилось к нему, и он с мольбою обратил глаза к небу — над его головой с потолка свисала дыба — от неожиданности он вздрогнул.
Петр Арбец и его помощники сели на скамью, чтобы до конца наблюдать безрадостную сцену; несмотря на твердость и непреклонность духа, дон Мануэль почувствовал, как в сердце его заползает страх. Он подумал о дочери, которой, возможно, предстоит пройти весь этот церемониал, и мужество покинуло его.
— Сын мой, — проговорил Петр Арбец, подходя к нему, — покайся в грехах своих; не огорчай нас, упорствуя в ереси, не заставляй нас исполнять суровые предписания, которые Инквизиция налагает на отступников.
Мануэль Аргосо молчал, но взгляд, брошенный им на Великого Инквизитора, выражал глубочайшее презрение к пытке.
Арбец сделал знак, и палач сорвал со своей жертвы верхнее платье, оставив несчастному только нательную рубашку.
— Покайся, сын мой, — еще раз обратился Великий Инквизитор, сохраняя участливый и мягкий тон. — Мы — твои духовные отцы, и наше единственное желание — спасти твою бессмертную душу. Покайся, сын мой, — только искреннее покаяние спасет тебя и отвратит от тебя гнев Господний.
— Я не могу признаться в том, чего не совершал.
— Сын мой, — сказал Инквизитор, — мне тяжело видеть, как ты упорствуешь во грехе. Я молю Спасителя коснуться тебя, ибо без его всепрощения душа твоя обречена погибнуть во мраке; дьявол держит тебя, и это он внушает тебе греховные речи.
Петр Арбец упал на колени и зашептал молитву, неслышную окружающим. Он сотворил крестное знамение и некоторое время оставался неподвижен, смиренно сложив перед собой ладони.
В этот момент жестокий Инквизитор Севильи был всего лишь покорным воле Господа доминиканцем, молящим Бога за чужие грехи!
Наконец он поднялся.
— Ничтожный раб, продавший бессмертную душу дьяволу, — прогремел он, обращаясь к обвиняемому, — внял ли Господь моей молитве, открыл ли он глаза твои свету святой веры?!
— Вера моя неизменна, — отвечал Аргосо, — и ее не поколебать словами, я исповедую ее такой, какой ее передал мне отец.
— Господь свидетель, в том не моя вина! Я сделал все, что было в моих силах сделать, — воскликнул Великий Инквизитор, обратив взор к небесам. — На дыбу его!
Страшная пытка началась.
Аргосо не запросил пощады: только грудь его, вздымаясь и замирая от нестерпимой боли, порой исторгала глухие стоны. Глаза его закатились; веки были не в силах сомкнуться и закрыть их. Тугие веревки врезались ему глубоко в кожу, и кровь стекала из ран на землю, заливала рубаху. Пол камеры был из сырой глины, и жертву теперь с головы до ног покрывала кровавая слякоть.
Аргосо рухнул на землю бесформенной массой; вывороченные кости и разорванные мышцы больше не держали его тело.
Жутко было видеть, как человека, недавно здорового и сильного, раздавила и смяла чудовищная пытка. Он был наказан еще до того, как ему вынесли приговор!
Но что можно ожидать от правосудия, подвергающего обвиняемых столь жестоким пыткам? Кроме того, у инквизиторов не было жалости; они правили, пытая, — они питались муками своих жертв!
ВАМПИР ВАРНИ
Старинный постоялый двор отдыхал; деловые шаги и шумные разговоры путешественников больше не нарушали покой его комнат; заботливые руки хозяйки, не обошедшей вниманием ни одного уголка заведения, оставили стоять печальными пришельцами метлу и щетку, ни минуты не отдыхавших днем. Все обитатели двора погрузились в глубокий сон.
Не было ни одного человека, кто не был бы погружен в океан сновидений, ни одного, кроме единственного — чужеземца, выделявшегося среди всех своим видом.
Он бросился в кресло и, казалось, задумчиво смотрел на облака, проплывающие по небу в бесконечном разнообразии форм и размеров. Незнакомец сидел без движения, его огромные бесстрастные глаза были широко раскрыты, и он напряженно вглядывался в небо почти целый час, не шелохнувшись.
Наконец, как будто его внимание утомилось от столь длительного созерцания, он пошевелился и глубоко вздохнул, почти простонал.
— Сколько может длиться эта ненавистная жизнь? — прошептал он. — Когда я перестану быть отвратительным чудовищем, внушающим ужас?
Какие-то воспоминания терзали его. Он передернул плечами и спрятал лицо в ладони, оставаясь в таком положении несколько минут. Однако затем снова поднял голову и повернулся навстречу лучам луны, шепча:
— Но я слаб, мне необходим покой. Только кровь возвратит мне силу. Я не могу противиться жуткой страсти, что подталкивает меня. Я должен… должен утолить ее.
Внезапно он поднялся, выпрямившись в полный рост, и вытянул перед собой руки, яростно проговаривая эти слова; однако через несколько минут он успокоился и произнес:
— Я видел, как в соседнюю комнату вошла девушка. У меня есть ключ, я могу войти туда, и она будет в моей власти. Это судьба зовет меня утолить жажду.
Он тихо подошел к двери, украдкой открыл ее и прислушивался несколько минут.
— Вся спят, — отметил он. — Все, кроме меня. Только я бодрствую в этом доме. Все мирно отдыхают, тогда как я, подобно дикому зверю, ищу, кого можно пожрать. Я должен идти.
Он выбрался в коридор и приблизился к двери молодой девушки, глубоко дышавшей в покойном сне, не подозревая об участи, ожидавшей ее; она даже не догадывалась, что злодей так близко.
Конечно, ей мог присниться сон о том, что в доме находится кто-то, совсем непохожий на нее, — кто- то отвратительный и ужасный, кто-то, кто живет кровью невинных и прекрасных.
— Она спит, — прошептал он. — Она спит!
Чужеземец снова прислушался, потом осторожно вставил в дверь ключ и обнаружил, что она не заперта. Поворачивая рукоять, он почувствовал, как что-то мешает двери открыться, но что именно, он не мог угадать.
Он налег на дверь и с усилием сдвинул ее, обнаружив, что она подается и помеха практически без шума постепенно уступает.
— Судьба благоволит ко мне, — прошептал он; — она не слышит меня. Я войду в комнату и, пока она не проснется, смогу испить из источника жизни, дорогого ей не меньше, чем мне.
Он уже вошел в комнату и выяснил, что открыть дверь мешало легкое кресло, приставленное к ней, — так как не оказалась других способов запереться на ночь после исчезновение ключа, девушка остановила выбор на кресле.
— Я запру замок, — прошептал незнакомец. — Если меня потревожат, я смогу убежать и буду в
