крупного специалиста.
— Видите ли, Ласселлас, — сказал он священнику, — не похоже, чтобы мы жили в пятнадцатом веке, хотя на деле все так и выходит — люди умирают как мухи. Разница только в том, что в то время человек, умирая, готовился к этому переходу в иной мир, можно сказать, умирал с восторгом. Эти же парни хотят жить, страстно хотят.
— Да, Марлоу, именно так. Их желание жить — страсть. Едва ли приличествует христианину так цепляться за жизнь. Но здесь я не судья. Вы знаете, Марлоу, за последний месяц я несколько раз думал, что эта таинственная болезнь — не что иное, как Божья кара для Сент-Юни. Так будем же молиться за тех, кто умер, умирает и особенно за тех, кто еще жив.
Марлоу, хоть и был в дружеских отношениях с Ласселласом, очень испугался, услышав от него эти слова. Священник работал за двоих, с тех пор как начались несчастья. Он ухаживал за больными, утешал родственников умерших, служил мессы о здравии всех прихожан. Так он поднялся в их мнении на высоту, прежде для него недоступную. В Сент-Юни все были благодарны ему. Но доктор опасался за его здоровье. Ласселлас находился в каком-то странном напряжении. Он проводил долгие часы в молитве и совсем мало времени уделял еде и сну.
— Нет, я не согласен, Ласселлас. Я тоже католик и знаю, это могло бы быть карой Божией, но я не понимаю, за что.
— Вы и не сможете. И никто не может, Марлоу. Пока Он не укажет нам.
В субботу приехал сэр Джошуа. Он навестил больных миссис Пентрет и миссис Викелло и только качал головой. Он расспросил их о том, что они ели накануне болезни, где были. Пока он беседовал, Марлоу нетерпеливо, но молча дожидался его. Прощаясь, сэр Джошуа сказал им пару ободряющих слов и вышел из просторной комнаты, которую Ласселлас приспособил под больничное помещение по совету доктора Марлоу, считавшего, что больных лучше изолировать.
— Ну, сэр, что вы думаете?
— Что за человек ваш священник? Должно быть, его любят.
— Да, он славный малый, Немного не в себе, я думаю. Очень ревностный католик, он долгое время был весьма огорчен неудачей со своими прихожанами.
— А, так они не ходят в церковь?
— Да нет, теперь уже ходят. Как раз с тех пор, как обнаружилась эта проклятия болезнь. Он очень хорошо к ним относится. А дети, так те уже давно к нему ходят.
— Занятно, однако, что среди заболевших нет ни одного ребенка.
— Действительно. Я об этом говорил молодому Джонсу из Труро. Он настаивает на апоплексическом ударе, сопровождающем
— Я тоже думаю, что Джонс не прав. Но не знаю, что это за болезнь, доктор Марлоу. Я кое-что подозреваю, но пока не могу сказать точно.
— А, вот идет викарий. Я представлю вас.
Ласселлас быстро подошел к ним. Он выглядел больным, но был очень энергичен. Его глаза горели каким-то фанатичным восторгом, держался он прямее, чем обычно. Он молча поклонился сэру Джошуа и собирался уже уйти, но тот остановил его вопросом:
— Вы идете от больных, мистер Ласселлас?
— Да, но они уже не больны. Я успел вовремя, чтобы исповедать и причастить их.
— Боже мой! — Сэр Джошуа был явно шокирован. — Ведь не прошло и десяти минут, как мы их оставили.
— Да? Но смерть наступает всегда внезапно, так, Марлоу?
— Так. Но в этот раз что-то слишком быстро. Что вы думаете, сэр Джошуа, — он понизил голос, — о вскрытии?
— Нет, мне кажется, что это бесполезно. Кстати, как вы записываете причину смерти?
— Я писал: «Сердечная недостаточность, причина не обнаружена». И я не вижу ничего общего между этим и возмездием Божиим.
— Марлоу! Именно так и надо было записать, — вмешался Ласселлас. — Это Божия кара, именно Божия кара!
С этими словами он поклонился сэру Джошуа и поспешил прочь.
— Так ваш викарий считает это правосудием Божиим? Может, он и прав. Иногда Бог использует для этого людей. Он интересный человек, а, доктор?
— Да, но он очень волнуется из-за этой болезни. Я беспокоюсь за него. Так у вас есть какая-то теория, вы ведь говорили о подозрениях.
— Хорошо, я скажу вам. Ваши пациенты были убиты.
Марлоу посмотрел на доктора, как будто сомневаясь в его здравом рассудке.
— Нет, Марлоу, я не сошел с ума, хотя я ничем не смогу вам это доказать. Единственное, что мне нужно, это увидеть следующего больного по крайней мере через полчаса после начала болезни. Кстати, я могу раздобыть где-нибудь ненадолго комнату? Вы сами где живете?
— У викария. Думаю, он будет рад, если вы остановитесь у него.
— Нет, мне бы этого не хотелось. Ладно, я найду где-нибудь жилье. Думаю, завтра вечером появится еще один больной.
В то воскресное утро Ласселлас читал проповедь «О каре Божией». Церковь была полна. Тренгроуз отслужил в девять и привел всех своих прихожан на мессу к одиннадцати часам. Ласселлас выглядел гораздо лучше, чем накануне. Взгляд его прояснился, и сама проповедь звучала ликующе.
— Они пронзили его руки. — Голос священника звенел под сводами храма. — Евреи представляли Бога всевидящим оком, заботящимся о них с небес. Мы, христиане, зрим Господа на кресте и на руках у Девы Марии. Его заботу о нас мы воспринимаем как благодеяние, творимое Его рукой, рукой, которую мы пронзили. В прошлом месяце Господь явил нам Свою милость. Он всегда незримо присутствует в таинствах Церкви, а теперь Он сопереживает с нами в таинстве смерти.
Наше естественное чувство — страх. Мы не привыкли к таким мгновенным проявлениям Божьего правосудия. Многие из нас старались внести религию в свою жизнь, теперь мы все должны внести наши жизни в религию, посвятить себя ей. Бог научит нас не заботиться ни о чем, не обращаться ни к кому, кроме Него, Он станет для нас единственным утешением. Позвольте же мне помочь вам осознать, что болезнь эта — милость для нас. И нам надо заботиться об укреплении нашей веры с тем, чтобы суметь ответить на Его любовь.
Сэр Джошуа внимательно слушал проповедь. Он выглядел разочарованным, но ему не хотелось обсуждать причину этого с Марлоу. Не было сомнения в том, что фаталистическая позиция Ласселласа, хотя и выводила из себя доктора, находила живой отклик у паствы. Они, как дети, внимали словам этого человека, говорившего так, как будто он знал пути Господни. Ласселлас еще никогда не пробуждал в своих прихожанах такой набожности. Они, может, и не разделяли полностью его смирения, но оно помогало им терпимее относиться к их уделу.
В воскресенье вечером, как и предсказывал доктор Джошуа, обнаружился еще один случай заболевания. На сей раз это была миссис Бодилли, жена бакалейщика. Марлоу явился немедленно; придя, застал сэра Джошуа уже сидевшим у постели больной.
Она была откровенно испугана. Этим ее случай отличался от предыдущих, когда больные мало беспокоились о себе. Миссис Бодилли утром была на мессе. Потом пришла домой и приготовила обед. Около пяти часов почувствовала себя как-то странно, но после чая это ощущение прошло. Потом, собираясь на вечернюю службу, она неожиданно упала, и муж с сыновьями отнесли ее наверх в комнату.
В отличие от других женщин в деревне ее не конфирмовали, и она редко ходила в церковь. Набожность, появившаяся в ней во время «чумы», была вызвана страхом. Она верила, что это действительно наказание свыше, и хотела спастись.
Болезнь вызвала в ней противоречивые чувства: с одной стороны, раздражение и досаду тем, что она недостаточно потрудилась, чтобы избегнуть такой участи, с другой — она очень боялась смерти как наказания. Безутешная, выслушала она слова ободрения.
