В течении болезни не было никаких новых симптомов. На самом деле не было вообще никаких симптомов, кроме крайней слабости и необычно замедленного, неровного пульса. После пятиминутного осмотра сэр Джошуа признался Марлоу, что не смог обнаружить ничего из того, что предполагал.
— Откровенно говоря, я считал, что это яд, да и сейчас так думаю. Полагаю, все они были отравлены дьявольски искусным способом одним и тем же фанатиком. Но я не могу найти следов. Если она умрет, я хотел бы произвести вскрытие, но сомневаюсь, что оно что-нибудь даст. А если все-таки будут результаты, то позвольте мне поступать так, как я сочту нужным, разумеется, если вы хотите, чтобы я помогал вам.
— Конечно, но ваши слова больше похожи на слова детектива, а не врача.
— Мне хотелось бы думать иначе, но боюсь, что это действительно криминальная история.
Они не успели уйти, как вошел Ласселлас. Его вызвал мистер Бодилли, и викарий пришел для совершения последнего обряда над умирающей. Когда на лестнице показался мальчик со свечой в руках, сэр Джошуа прошептал Марлоу:
— Ваш викарий, кажется, и не сомневается в ее смерти.
На что тот только пожал плечами.
— У нас еще не было ни одного выздоровевшего.
Вскрытие не дало никаких результатов. В тот вечер Марлоу ужинал вместе с сэром Джошуа в деревенском трактире. После ужина доктор поделился с коллегой своими подозрениями. Марлоу слушал сначала с недоверчивым раздражением, сменившимся откровенным страхом.
— Этого не может быть! Человек живет ради своей паствы. Зачем ему убивать их?
— Я уверен в этом. Если мои выводы верны, то сделал это именно он.
— Но мы не нашли никаких следов известных нам ядов, да что там, вообще ничего.
— Ну и пусть. У меня большой опыт, Марлоу, и я уверен, что именно ваш викарий убивал своих прихожан. Сегодня вечером я собираюсь поговорить с ним. Нам по пути, если хотите, пойдемте со мной.
Ласселлас выглядел немного уставшим, когда сэр Джошуа замолчал.
— Это все?
Тут вмешался Марлоу:
— Послушайте, старина, не обижайтесь на сэра Джошуа. Я пришел вместе с ним, только чтобы не оставлять вас одного перед таким нелепым обвинением. Вам остается лишь сказать, что это чушь, и мы уйдем.
Ласселлас с благодарностью взглянул на него.
— Спасибо, Марлоу. Но сэр Джошуа прав, рассказав мне о своих подозрениях. Вы закончили?
— Да. Я хочу услышать ваши объяснения, если они у вас есть, или признание и обещание прекратить эту эпидемию.
— Странные слова из уст человека, не имеющего доказательств.
— Да, — внезапно воскликнул Марлоу, — да, ведь у вас…
— Пожалуйста, помолчите, Марлоу. Ведь вы не успокоитесь на предъявлении обвинения, сэр Джошуа? Вам нужны мои объяснения?
— Да, я требую их.
— Знаете ли, сэр, вы, великие врачи, имеете один недостаток. Вы можете говорить со мной как с пациентом — душевнобольным или страдающим нервным расстройством. Вы думаете, что ваш строгий тон, можно даже сказать, неучтивая манера разговаривать должны как-то повлиять на меня. Поверьте, я все это вижу.
Сэр Джошуа покраснел. Слова Ласселласа слишком явно описали его метод. Ему стало неприятно, что человек, которого он считал полусумасшедшим, видит его насквозь.
— Прошу простить мня. Вы частично правы. У людей любой профессии есть свои… приемы.
— Благодарю вас.
Ласселлас встал спиной к камину, глядя сверху вниз на своих гостей. Он изменился за последний месяц: выглядел здоровым и крепким. Говорить стал гораздо медленнее.
— Вы обвинили меня в убийстве и просите признать себя виновным. Что ж, я ждал вашего прихода. Кстати, я долго изучал ваш трактат по древней токсикологии. Позвольте выразить вам мое восхищение. Очень рад, что вы пришли сегодня. Мой ответ готов. Я ни в чем не признаюсь и ничего не могу обещать.
Сэр Джошуа удивленно смотрел на священника. На мгновение его обвинения показались нелепыми ему самому. Но потом вернулась прежняя уверенность.
— Отец Ласселлас, ваш ответ не устраивает меня. Я должен буду продолжить расследование.
— Это ни к чему не приведет. Если уж вы не смогли найти доказательств, то никто другой и подавно не сможет. Вы говорите, что мои бедные прихожане были убиты, хорошо, найдите яд. Но вам это не под силу. Глупо пытаться запугать меня. Однако я скажу вам то, что собирался сообщить Марлоу сегодня вечером.
Первое, я не ожидаю больше смертей от этой «чумы» долгое время. Второе, я должен признаться. В прошлом году на праздник Всех Святых я находился в угнетенном состоянии духа. Моя работа шла не так, как мне хотелось бы. Ко мне приходили дети, но не взрослые. В то время я много думал о смерти и наконец стал молить Бога послать ее, если ничто больше не может обратить этих людей к вере, послать смерть как правосудие. Так и случилось, и люди поняли этот урок. Те, кто умирал, примирялись с Церковью перед смертью, а из оставшихся почти все соединились с ней. Сегодня утром Тренгроуз пришел ко мне с просьбой приготовиться к конфирмации.
— Тренгроуз! — вскричал Марлоу.
— А вечером я узнал, что те, кого будут конфирмовать, собираются причаститься в следующее воскресенье. Эта паства полностью отдана Богу, ценой тринадцати жизней. Но одно стоит другого, не так ли, сэр Джошуа?
— Отец Ласселлас, я не могу считать вас нормальным. Вы не только признаетесь во всем, но объясняете мотивы.
— Прошу прощения, я ни в чем не признавался. Да, я молился о том, чтобы Бог посетил этих людей и, если необходимо, даровал им смерть. Но это не вина. В следующее воскресенье я скажу об этом на проповеди.
— И вы молитесь, чтобы смертей больше не было? — Тон сэра Джошуа был явно иронический.
— Да, я молился об этом как раз перед вашим приходом, — смиренно ответил Ласселлас.
— Боже мой, да меня тошнит от вашего лицемерия. Вы несете чепуху, болтаете о вмешательстве сил свыше, а сами отправляете людей одного за другим на смерть, используя отвратительный яд собственного изготовления.
— Сэр Джошуа, вы верите в то, что Бог часто карает и без человеческого участия?
— Это софистика.
Марлоу сидел как зачарованный, изумленно глядя на священника. Потом тихо произнес:
— Я не знаю… Я тут думаю… — он подавил нервный смешок, — кто он, святой или дьявол?
Ласселлас невозмутимо продолжал:
— Вы не ответили мне и не сможете ответить. Почему вы думаете, что я, истинный священник, не имею права вершить правосудие? В конце концов, я знаю моих людей, каждого лично. И люблю их, поэтому могу судить их.
Его лицо озарилось необычным светом. Он стоял, глядя сверху вниз на своих гостей, позволяя им спорить с собой.
Сэр Джошуа поднялся. Его судейский тон пропал. Он был глубоко по-человечески тронут. Поэтому слова его звучали мягко, но более выразительно:
— Отец Ласселлас, мне больше нечего сказать. Я уверен, что вы согрешили. Мне понятно, как бы вы защищались, если бы вас привлекли к суду. Однако ваши оправдания не имеют никакой силы, моральной силы. Вы обманываете сами себя. Когда-нибудь вы поймете, какую страшную ответственность взяли на себя без согласия общества, без благословения Церкви. Вы сами решили судьбу людей, бывших вашими духовными детьми. Мне жаль вас. Прощайте.
