разожгло любопытство и, более того, пробудило в Сузи жажду деятельности. Но сейчас она уже не могла без иронии относиться ко всему, что происходило вокруг. С чисто женской жалостью смотрела она теперь на «жизнерадостного утописта» Сержа Карповского, вкладывавшего себя в смешное и надуманное дело республики Фрой. Сузи была уверена: очень скоро его затея лопнет, как лопается всякий, даже самый красивый мыльный пузырь. Хуже того, она с каждым днем все более убеждалась, что утопическая страна, о которой говорил ей Карповский, и нынешняя республика Фрой имеют лишь внешнее сходство. Никаких моральных, этических нравственных революций здесь, увы, пока не произошло.
Однако, иронизируя и сомневаясь, Сузи Окато, тем не менее, очень старательно и скрупулезно относилась к своим обязанностям личного секретаря президента республики. Она никогда ни о чем не забывала и ничего не путала, умело отсеивала пустозвонов от людей, пришедших к президенту по делу, была незаменимой переводчицей, почти полиглотом, и даже редактировала тексты его высокопарных речей. Карповский — оратор, безусловно, способный, но далеко не тонкий стилист — эту ее работу ценил особенно высоко.
Сегодня, как и всегда по вторникам, в семнадцать часов президент выступит по телевидению. Около часу дня Сузи должна будет отнести ему литературно отшлифованный текст речи. Стопка листков, исписанных размашистым почерком президента, лежит у нее под локтем. Сегодня темой Карповского будет фроянский гуманизм. На этот раз президент оперирует фактами: решением Высшего совета получили полную свободу еще двое русских — научная сотрудница Инга Горчакова и матрос Геннадий Коршунов. Причем последний сам попросил политического убежища у республики. Это, бесспорно, свидетельствует о том, что идеалы республики, ее принципы добра и справедливости разрушают в душах людей даже коммунистическую закостенелость. Со временем свободу получат все — но не сразу, а небольшими группами, по три-четыре человека. Далее президент выражал надежду, что, убедившись в преимуществах Жизни перед Прозябанием, русские матросы и ученые станут горячими матриотами республики Фрой.
Вот о чем говорилось в бумажках. Над их содержанием и раздумывала Сузи, невнимательно следя за суетней ремонтников возле испорченного радиотелескопа.
На днях она впервые в жизни лицом к лицу столкнулась с человеком из коммунистического мира. Русский ученый поразил ее. Глядя на этого массивного лохматого человека, вслушиваясь в его грозные интонации, Сузи поняла: такого ничто не вышибет из седла. Она отдавала себе отчет, насколько драматичным было положение Андреева. Тем не менее он не выглядел приниженным, напротив — обнаружил столько спокойствия и уверенности в своей правоте и силе, что Сузи неожиданно ощутила робость перед ним.
Правда, Серж Карповский, отпустив русского, патетически воскликнул:
— Господи! Если у русских даже ученые таковы, что же спрашивать с простых смертных! Страна массовой ограниченности!
Но Сузи видела, что и Карповскому не по себе. Столкновение Карповского и Андреева напомнило ей басню Лафонтена о собачке и слоне, и она даже посочувствовала уязвленному Сержу. И подумала: напрасно они ввязались в историю с русским кораблем. Как бы теперь не было крупных неприятностей. Ульман, например, считает, что они неизбежны.
Ульман… Сузи взглянула на часы. Не так давно на втором этаже, у Гейнца, началось совещание Координационного центра. Зачем-то вызван и Курт. Интересно, когда оно закончится. Впрочем, интересней другое. Заглянет ли сюда Курт?
Выйдя из кабинета Гейнца одним из первых, Ульман пересек маленькую приемную, в углу которой сидел охранник, и быстро зашагал по коридору А-корпуса. Он шел вдоль стеклянной стены, за которой в узкой, длинной комнате работали служащие отделов координации и точного расчета. Время от времени кое-кто из них отрывался от бумаг и приветливо кивал Ульману. Он отвечал, хотя знал далеко не всех.
Когда он спускался по лестнице, что-то заставило его посмотреть вниз, на площадку первого этажа. Фигура человека, который прикрывал за собой дверь, ведущую в правое крыло здания, показалась ему знакомой. Человек неторопливо прошел через вестибюль и толкнул турникет, чтобы выйти из А-корпуса на площадь. В это мгновение их глаза встретились: Ульман узнал О’Нейла. Маленький ирландец дружески улыбнулся, махнул рукой и вышел из здания.
Неприятное чувство шевельнулось в груди Ульмана. Он остановился. О’Нейл был в правом крыле первого этажа, где располагается Сектор идей. Но это полбеды, главное, там Духовная Копилка, маленькая безлюдная комнатка с белым магнитофоном и развешенными на стенках инструкциями на девяти языках. Неужели этот симпатичный, неглупый человек способен на «взносы»? Вряд ли… Разговор недельной давности… Вместе спасали парня…
— Тьфу!
Ульман рассвирепел: как мог он забыть?! Ведь в правом крыле — банк, не только Копилка, но и банк! Вот куда заходил О’Нейл. А он готов был подумать о парне черт знает что. Поганая подозрительность… Впрочем, пожить здесь и не набраться дряни не так просто.
Шагая сразу через две ступеньки, Ульман спустился на первый этаж и подошел к массивной двери, в центре которой красовалась табличка с крупной надписью:
ПРЕЗИДЕНТ РЕСПУБЛИКИ ФРОЙ
И пониже — значительно мельче:
ПРИЕМНАЯ
— И вы, Сузи, вы не придали этому значения? Манера Ульмана смотреть в упор смущала девушку.
Однако она не опустила глаза.
— Поймите, Курт, — сказала она мягко, — я все-таки японка. Чужая тайна для нас священна. А кроме того, вряд ли это нужно преувеличивать. Ну, ведутся какие-то работы. Ну, втайне, что из того? Почему нас это должно занимать? Может быть, там какие-нибудь прииски?
— Прииски? — переспросил Курт. — Может быть. Но почему такая секретность? Почему не сказать прямо? И вообще мне до смерти надоели все эти «почему». Слишком много темноты. Довольно! Кстати, вы уверены, что ничего не перепутали?
Девушка отрицательно покачала головой.
— Нет, Курт. Я слышала ясно. Я собралась зайти к Гейнцу с какой-то бумажкой от Карповского, а там сидели три медика с Севера. Я открыла первую дверь, хотела постучать во вторую и слышу, как кто-то кричит на Гейнца: «У вас бездельников пруд пруди, а у меня осталось три сотни рабочих. Мрут как мухи. Дайте людей — тогда и требуйте. Я уже солдат заставляю работать!» Я постучалась, разговор сразу умолк. Вот и все.
— Все! — Курт покачал головой. — Хорошенькое все. Сотни рабочих, солдаты. Заметьте, Сузи: не хранители, а солдаты. Что они там делают? Очищают местность? Не верю. — Вот что, Сузи, — Ульман взволнованно заходил по комнате. — Я уже решил: узнаю правду, чего бы это ни стоило. Простейший путь — получить «право» номер пять. Я не эпидемиолог. Президент мне пропуска не даст. Помочь можете только вы.
— Хорошо. — Девушка невесело улыбнулась. — Я попытаюсь. Только зачем вам это? Что толку, если вмешаетесь в чужие дела? Как вы посмотрели бы на человека, который совал бы нос в ваши чертежи?
Ульман упрямо качнул головой.
— Мне не нравятся секреты, которые от нас охраняют с оружием. Решения я привык принимать сам. И от них не отступаю.
— Что ж. — Сузи нехотя встала, мельком взглянула в зеркало. — Иду к господину президенту.
Лицо Гейнца исказилось.
— Вы с ума сошли?! — не сдержавшись, заорал он в трубку. — Пропуск в запретную зону! Что это
