предстояла отправка в Россию. Поэтому он предпочел повернуться и без слов уйти, оставив Дойчмана, Видека и Шванеке наедине с этой непонятно откуда взявшейся бутылкой коньяка.
В 19.00 унтер–офицеры получили пистолеты и карабины, и на каждый взвод было выдано по два автомата. Выданные боеприпасы трижды пересчитали и трижды оформили соответствующие расписки. Кроме этого, каждой группе выдали и по ящику ручных гранат, 12 штук. Унтер–офицер из службы вооружения только покачал головой, собрав расписки о получении.
— Как будто с этим можно расправиться со всеми партизанами! — иронически заметил он.
Унтер–офицер побывал на передовой — имел два Железных креста 1–й и 2–й степеней, был четырежды ранен и в конце концов был переведен в тыловые структуры — выдавал оружие резервным батальонам.
Петер Хефе, попавший в Познань из райских кущ Франции, настороженно оглядывал разложенное на столах оружие — матово поблескивавшие, отменно вычищенные и смазанные пистолеты и автоматы.
— А пулеметы нам тоже полагаются?
Унтер–офицер из службы вооружений шумно проткнул дыроколом собранные расписки и вставил их в скоросшиватель.
— По два на роту, — ответил он. — Но содержать их положено только под замком. И использовать в крайнем случае. К чему пулеметы, если вы на фронте только и будете заниматься тем, что грязь грести?
— То есть что–то вроде стройбата? Только получше?
— Хорошо бы, если получше! — ответил унтер–офицер. — Только от того, что предстоит вам, все стройбаты враз разбежались бы.
Петер Хефе и остальные подавленно молчали. Слова унтер–офицера к веселью явно не располагали, тем более, что он успел побывать в России. Слышал их и Крюль, забредший в оружейку на поиски младших командиров.
— А мне что полагается? — спросил он.
— 08–й и 50 патронов к нему.
— 50 патронов? Да вы в своем уме? Это же капля в море!
— Вот что, — ответил на это унтер–офицер, подвигая Крюлю пистолет в кобуре и патроны, — вполне возможно, что и эти не успеешь расстрелять до того, как русские тебя на небеса отправят.
Обер–лейтенант Обермайер изучал маршрут следования. Рядом с ним стоял командир 1–й роты Вернер.
— Сначала на Варшаву, — пояснил Обермайер, водя по карте пальцем, — потом в Белосток и Барановичи. В Барановичах два дня и разгрузка. Потом пойдем дальше на Минск и Борисов.
— Это тот Борисов, что на Березине? — стал вспоминать обер–лейтенант Вернер. — 26 ноября 1812 года Наполеон перешел Березину. Я всегда имел пятерку по истории.
— Ну а 999–му штрафбату предстоит перейти ее 10 ноября 1943 года. Так и отметь это знаменательное событие в своих мемуарах. «По следам Наполеона«…
— Хочется надеяться, что его участь нас не постигнет, — со вздохом произнес Вернер.
Обермайер, ничего не ответив, вновь углубился в изучение карты.
— Из Борисова дальше до Орши. Там окончательная разгрузка.
— Надеюсь, туда мы доберемся.
— Бесспорно доберемся. По всему участку пути охрана из болгарских частей в пулеметных гнездах. Неприятности начнутся за Оршей. Там Советы постоянно проникают через нашу оборону, да и партизаны прибавляют головной боли. В лесах в районе Горок действует партизанское соединение, хорошо вооруженное и численностью до батальона. Кстати — ты ничего не слышал о предстоящем нам загадочном задании?
— Понятия не имею. Барт словно воды в рот набрал. Хотя, скорее всего, он и сам ничего не знает.
Обер–лейтенант Вернер одернул щеголеватый, ладно сидевший на его образцовой фигуре френч.
— «Не торопись познать ужасы“, — процитировал он неизвестно кого. — Так когда мы все–таки выступаем?
— Согласно самому последнему приказу — завтра в 7 утра, — с улыбкой сообщил Обермайер. — Так что если еще не попрощался со своей вдовушкой, поторопись. Или уже попрощался?
— И да и нет. После нее у меня долго никого не будет, как мне кажется, — недовольно проворчал Вернер.
Но решил остаться и даже явился на построение своей 1–й роты.
Это построение было воспринято всеми как последний довод в пользу того, что все очень и очень серьезно. Обер–фельдфебель Крюль ровно в 20.00 появился перед выстроившейся 2–й ротой. На поясе висел только что полученный «08“, сам он был в каске и брюках, заправленных в высокие надраенные до блеска сапоги. В общем, вид у Крюля был воинственный.
Рота выстроилась походным порядком: при ранцах, одеялах и палатках в скатку. Вместо оружия, правда, у каждого на поясе висела лопатка. На мундирах — ни погон, ни петлиц. Серая, обезличенная масса, выстроившаяся в три шеренги. При команде «Равнение — на–лево!“ все синхронно повернули головы в нужную сторону.
— 2–я рота в составе 24 унтер–офицеров и 157 рядовых, шестеро в медпункте, трое откомандированы, построена, — крикливо отрапортовал обер–фельдфебель Крюль. Обер–лейтенант Обермайер, отдав честь, оглядел выстроившихся.
Стоявший в первой шеренге рослый полковник фон Бартлитц был бледен, лицо как всегда неподвижно и безучастно. За ним стоял майор — как же его фамилия? — смельчак, каких мало, кавалер Рыцарского креста, сделавший молниеносную карьеру. Шванеке и Видек стояли с равнодушным видом, как почти все остальные. Большей частью рота состояла из людей опытных и обстрелянных. Они все прекрасно понимали, им было крайне трудно запудрить мозги. Они понимали, куда и на что шли, и никаких иллюзий на этот счет не питали. Однако и в них, как в каждом, где–то глубокоглубоко тлела едва ощутимая искорка надежды: а вдруг пронесет… Где–то на левом фланге чуть ли не самым последним стоял Эрнст Дойчман, на руке повязка с красным крестом, у ног медицинская сумка. Врач в роли помощника санитара! И перед тем, как обратиться к солдатам роты с краткой речью, обер–лейтенант Обермайер вдруг со всей отчетливостью осознал всю абсурдность происходящего: опытные высокопоставленные офицеры, знавшие куда больше, чем нынешние выскочки, зачастую командовавшие армиями, ждали здесь отправки на фронт в статусе солдат штрафбата, а по сути — пушечного мяса. А ведь специалистов их уровня отчаянно не хватало. Но им отвели роль преступников, непригодных ни для одной армии мира. Врач с санитарной сумкой, и это в период острейшей нехватки квалифицированного медперсонала. В чем же все–таки дело? Что–то явно не стыковалось, но что?
Но Обермайер заставил себя сосредоточиться.
— Солдаты! — во весь голос обратился он к роте. — Вы все знаете, что нам предстоит переброска в Россию. Думаю, мне нет нужды объяснять вам что к чему. Но мы с вами выполним свой долг везде, где бы нам ни пришлось оказаться. Завтра утром в 7.00 мы выступаем. Первым выступает 3–й взвод. Его задача — подготовить товарные вагоны до прибытия остальных. Кроме того, мне потребуется два человека в вагон– кухню. Бартлитц и Феттеринг, выйти строя!
Гауптман Барт, наблюдавший за построением на плацу из окна канцелярии, отошел в глубь помещения. Перед выстроившейся 1–й ротой подобную речь держал обер–лейтенант Вернер. Как всегда элегантный, подтянутый он, хорошо поставленным голосом вдохновлял на подвиги вверенное ему подразделение. В лучших армейских традициях. Что значит добрая юнкерская выучка! А этот Обермайер, подумал Барт, слишком много думает. Чего стоит эта его очередная выходка с отправкой Бартлитца и Феттеринга на кухню! Будто рассчитывает таким образом избавить их от пули на передовой! Самая настоящая дурость! По плацу потянулись первые грузовики с обозом батальона, направлявшиеся к железнодорожной станции.
Михаил Старобин сидел у заснеженной землянки, выщипывая блох из меха тулупа. Светило солнце, искрился снег, на фронте стояло затишье. Был погожий, солнечный день. Вокруг зеленели хвоей тихие леса. Даже волки и те потянулись куда–то дальше на восток, поближе к Монголии и Уралу. И там, где еще
