– А кто же будет оспаривать? – продолжал султан. – Я думаю, что сокровище заставляет женщину вытворять сотни вещей без ее ведома. И я замечал не раз, как женщина, которая воображает, что повинуется разуму, на деле повинуется своему сокровищу. Один великий философ[20] помещал душу – разумеется, мужскую – в шишковидную железу. Если бы я допускал ее у женщин, я уж знаю, где поместил бы ее.
– Не трудитесь, пожалуйста, мне об этом рассказывать, – поспешно заметила Мирзоза.
– Но вы мне разрешите, по крайней мере, – сказал Мангогул, – поделиться с вами некоторыми доводами в пользу существования души у женщин, которые внушило мне мое кольцо. Испытания, которые я производил с помощью его, сделали из меня великого моралиста. Я не обладаю ни остроумием Лабрюйера, ни логикой Пор-Рояля, ни воображением Монтеня, ни мудростью Шаррона[21], и тем не менее, мне удалось собрать факты, быть может, им недостававшие.
– Говорите, государь, – иронически сказала Мирзоза. – Я буду – вся внимание. Образчик морали султана вашего возраста, конечно, весьма любопытная вещь.
– Теория Оркотома весьма эксцентрична, – не в обиду будь сказано его знаменитому собрату Ирагу. А между тем, я нахожу глубокий смысл в ответах, которые он дал на полученные им возражения. Если бы я допускал у женщин душу, я охотно бы допустил вместе с ним, что сокровища высказывались всегда, правда, шепотом, и что кольцо гения Кукуфы заставило их лишь повысить тон. С такой предпосылкой нет ничего легче как определить всех вас самым точным образом.
Например, мудрая женщина – это та, которая обладает немым сокровищем или же не слушает его.
Неприступная – та, которая делает вид, что не слушает своего сокровища.
Легкомысленная – та, от которой сокровище требует многого и которая слишком ему поддается.
Сладострастная – та, которая охотно слушает свое сокровище.
Куртизанка – та, к которой ее сокровище пристает каждую минуту и которая ни в чем ему не отказывает.
Кокетка – та, которая обладает или немым сокровищем или же не слушает его, но вместе с тем подает всем приближающимся к ней мужчинам надежду на то, что ее сокровище однажды заговорит, и она будет притворяться немой.
Скажите, услада моей души, как вы находите мои определения?
– Мне думается, – сказала фаворитка, – что ваше высочество забыли о чувствительной женщине.
– Я не упомянул о ней потому, – отвечал султан, – что мне еще не вполне ясно, что это такое; опытные люди утверждают, что слово «чувствительная» вне связи с сокровищем лишено всякого смысла.
– Как! Лишено смысла! – воскликнула Мирзоза. – Как! Неужели же нет ничего среднего, и женщина непременно должна быть или недоступной, или легкого поведения, или кокеткой, или сладострастной, или куртизанкой?
– Услада моей души, – сказал султан, – я готов признать недостаточность моей классификации и включу чувствительную женщину в число названных характеров, но при условии, что вы мне дадите такое определение, какое бы не совпадало ни с одним из моих.
– Весьма охотно, – отвечала Мирзоза. – Я надеюсь справиться с этой задачей, не выходя из рамок вашей теории.
– Посмотрим, – сказал Мангогул.
– Ну, вот, – продолжала фаворитка, – чувствительная женщина – это та…
– Смелее, Мирзоза, – сказал Мангогул.
– О! Не мешайте мне, пожалуйста. Чувствительная женщина – это та… которая любит, а между тем, ее сокровище молчит, или… та, сокровище которой высказывалось лишь в пользу человека, которого она любит.
Со стороны султана было бы недостатком любезности придраться к фаворитке и спрашивать, что она разумеет под словом «любить». Итак, он промолчал. Мирзоза приняла его молчание за знак согласия и прибавила, гордясь тем, что так ловко вышла из затруднительного положения:
– Вы, мужчины, думаете, что если мы не аргументируем, так это потому, что не рассуждаем. Узнайте же раз и навсегда, что мы, если только пожелаем, легко обнаружим фальшь ваших парадоксов, как вы выискиваете ошибки в наших доводах. Если бы ваше высочество не спешили удовлетворить свое любопытство по части болонок, я вам дала бы, со своей стороны, образчик моей философии. Но вы ничего не потеряете. Мы отложили это на один из дней, когда у вас будет больше свободного времени для меня.
Мангогул отвечал, что он только и мечтает о том, чтобы познакомиться с ее философскими идеями, и что метафизика двадцатидвухлетней султанши должна быть не менее своеобразной, чем мораль султана его возраста.
Но Мирзоза, понимая, что это только любезность со стороны Мангогула, попросила у него некоторой отсрочки на подготовку и дала, таким образом, султану предлог устремиться туда, куда влекло его любопытство.
Глава двадцать шестая
Десятая проба кольца.
Болонки
Мангогул немедленно же перенесся к Гарии; по своей привычке говорить в одиночестве, он так рассуждал сам с собой: «Эта женщина всякий раз ложится спать со своими четырьмя комнатными собаками; либо сокровища ничего не знают об этих животных, либо ее сокровище кое-что расскажет мне о них; ведь, слава богу, всем известно, что она любит своих собак до обожания».
Оканчивая этот монолог, он очутился в вестибюле Гарии. Он уже предчувствовал, что она отдыхает в
