Ночной суд

повернул шею).

— На ночной суд, — его ответ слился с шумом ветра.

— Ночной суд? — от гнева Боб упёр руки в боки. Он не собирался становиться козлом отпущения, которого привели Бог весть куда — и неважно, что там по его вине случилось с этой девочкой, лежавшей в кювете под машиной. — Это что, какой-то трюк? Судилище? Вы часом не намерены линчевать…

Он оглянулся, на миг поддавшись панике. Тихое одинокое кладбище, старая часовня и никакой возможности резко исчезнуть. Эта странная фигура, стоявшая перед ним, внезапно понял Боб, не была никаким служителем закона. Чокнутый? Какой-то шутник с больным чувством юмора, вырядившийся патрульным полицейским? Боб осторожно отступил на шаг, быстро глянув по сторонам. Явный безумец…

Боб замер. В руке полицейского был пистолет, направленный Бобу точно в сердце.

— Даже не думай! — металлическим голосом прошелестел патрульный. — Пошли приятель. Это будет честный суд — гораздо более честный, чем ты того заслуживаешь.

Боб обреченно зашагал вперед. Полицейский развернулся и пошел впереди, не пытаясь контролировать Боба. Подойдя к ступеням часовни, он встал у дверей и жестом показал, чтобы Боб их открыл. Судорожно сглотнув, Боб подчинился и вздрогнул, услышав, как зловеще завизжали ржавые петли.

Его сердце грохотало, как кузнечный молот. Боб с опаской вошел внутрь. Аккуратно пробираясь вперед, он осматривался по сторонам. Постепенно его глаза привыкли к мраку. Ряды дубовых скамей, где-то там впереди кафедра проповедника. У Боба по спине побежали мурашки — он сообразил, что в этой часовне провожали в последний путь тех, кто покоился на кладбище рядом. Его шаги гулким эхом отдавались под каменным сводом…

И тогда он их увидел. На скамьях сидели люди! Их было, наверное, под сотню, они сидели по двое, по трое, молча, неподвижно смотря на кафедру. А в небольшой нише, там, где обычно располагался хор, Боб разглядел еще одну группу — и вот тут его охватил ужас. Их было двенадцать — столько же, сколько в жюри присяжных. Они молча смотрели, как он шел по проходу.

Внезапно, чей-то голос, сильный, рокочущий и гулкий, выкликнул его имя.

«Прошу подсудимого занять своё место…»

Волосы Боба стали дыбом — эта зловещая пародия на суд до боли напоминала настоящий, тот в котором его сегодня утром оправдали. Как будто влекомый невидимой силой, он поспешил сесть в кресло рядом с кафедрой — странное место для дачи показаний, невольно отметил он. Кресло было большим и глубоким — Боб чувствовал себя неуютно. Он пытался разглядеть лица тех, кто сидел на скамьях, но в сумраке часовни это было практически невозможно…

Боб с трудом подавил крик ужаса — перед ним неожиданно возник «судебный пристав», с тем, чтобы привести его к присяге — но у него не было лица. Там, где у обычного человека располагались рот, нос, глаза и т. д. — у бейлифа была какая-то обнаженная поверхность темно-красного цвета. Боб увидел, как некое подобие рта в этой массе раскрылось, и скорее понял, чем услышал слова: «…говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог? »

— Клянусь, — Боб произнёс это едва слышно, но по сравнению с голосом пристава, его собственный прозвучал раскатом грома.

— Назовите свое имя!

— Роб-берт Траск…

— Это ваше третье нарушение, мистер Траск, не так ли? — сухо заметил судья. — Беспечный водитель, у которого это вошло в привычку…

От непрекращающегося ужаса Боба трясло. Что творится вокруг? Кто все эти люди? Зачем этот «фараон» со свёрнутой шеей его сюда привёл?

Боб в очередной раз удержался от панического возгласа. Из тени на кафедру взошел человек, явно преклонных годов. Боб сморгнул, пытаясь понять, откуда он его знает — лицо старика было странно знакомым. Не таким знакомым, как лицо той девочки, что лежала сейчас под колесами его кабриолета. Но, всё равно, этот человек…

В голове Боба щелкнуло. Ну, конечно! Судья Эйбернати! Веселый, добрый судья Эйб, друг его отца, служивший в окружном суде Гаривилля… Боба замутило… в 1932 году! Господи, да Боб же был тогда совсем ребёнком! Сколько же это… пара десятилетий…то есть ему сейчас 98 лет??? Если только… от этого если Боб застыл. Если бы он был жив. Судья Эйб был мёртв! Разве Боб не слышал собственными ушами, как его отец говорил с матерью, давным-давно, о старом Эйбе? Разве Боб не слышал, как отец, с печалью рассказывал вполголоса о том, как какой-то лихач сбил Эйба насмерть — и так никогда не был пойман?

Боб затряс головой, отгоняя тошноту и страх, подступившие к самому горлу. Это все шутки разыгравшегося воображения, этого не может быть, никогда и ни за что. Либо это какой-то старый шутник, который немного похож на старого Эйба… либо же это судья Эйб, вполне себе живой, выглядящий как и двадцать-сколько-то-там лет назад, как раз когда он погиб.

Глянув на зрителей, Боб почувствовал, как тревога внутри стремительно растёт. Это не могло быть в реальности. Он различал силуэты и контуры тех, кто сидел в первых двух рядах. У Боба перехватило дыхание — он увидел то, что лучше бы не видел никогда. Развороченные головы, распоротые на части лица, тела без рук и без ног, девушка (Боба едва не вырвало) вообще без головы.

Невероятным усилием воли он заставил себя хоть немного успокоиться. Ну, конечно! Это всё чья-то дурацкая шутка, извращенная, идиотская, ненормальная — но проделка! Это всё розыгрыш людей, незнамо зачем собравшихся в часовне. Он захотел рассмеяться, но губы только скривились.

Из полумрака выступил «прокурор» — ровно как тот, что не далее как сегодня допрашивал его в суде округа Лаймстоун. Только…Боб закрыл глаза. Этого не может быть! Кто бы ни были все эти люди, собравшиеся в церкви, они не стали бы наряжать и гримировать какого-то старого негра, чтобы он стал копией того, кого сбил Боб…

Фигура беззвучно приблизилась. Этого не может быть, подумал Боб ещё раз. Такого сходства мог добиться только тот, кто видел этого старика в морге, с его сморщенным лицом, спутавшимися седыми волосами, и ссадиной на виске, кровь из которой, казалось, запеклась навечно.

— Пр’веетствую, кап’тан, — прошептал «прокурор». — Я доожен з’дать пару ‘опросоо. И н‘здумай лгаать. Эт’ самэе пл’охое чт’ ты можешь сдел’ть — совраать на эт’м суде. Ну и как, п’твоему, как быстро т’летел, когда п’реехал эту деев’чку?

— Э… слишком быстро, — выдавил Боб. — Шестьдесят пять, может и семьдесят в час.

— О, даа, сэр, — промолвил негр и насупился, — Так ‘но и есть, ше’ссят пять, с’гласно покаазаниям эт’го вот п’лицейскоо. — Он глянул на патрульного с вывернутой шеей, и тот кивнул в знак согласия.

Боб ждал. Старый негр — или кто там исполнял роль этого мертвеца — подошёл к нему совсем близко, облокотился на кафедру и подпёр голову рукой.

— Кап’тан, — вопреки всем законам, его шёпот доносился до Боба со всех сторон одновременно, — кап’тан…зачем??? Как так вышл’, шт’ ты ех’л, превыыссив скор’сть на 15 миль, по той сам’й д’роге? По той же д’роге, на котоорой ты сбил мою п’воозку…

Слушатели, сидевшие в часовне, при этих словах заволновались. Кто-то в задних рядах эхом откликнулся, и шёпот, подобный ветру в камышах, пошёл гулять по аудитории, постепенно нарастая и превращаясь в странное скандирование:

— Зачем? Зачем? Зачем?… Зачем? Зачем? Зачем?

— Порядок в суде! — судья, которому полагалось давно лежать в могиле, стукнул своим молотком. Боб отстранённо подумал, что этот звук, наверное, могло издать и неплотно прикрытое окно.

Голоса стихли. Боб нервно сглотнул. Старый негр молча стоял, ожидая ответа на свой простой вопрос — вопрос, который задавали все, кто собрался на этом странном «суде». Зачем? Зачем он ехал так быстро? Если бы он мог назвать убедительную причину…

— Я… у меня было свидание с моей девушкой, — Боб как будто услышал себя со стороны.