горло:
– У тебя еще есть шанс.
– Какой? – выкрикнул он злобно.
– Сдаться. Возможно, тебя не расстреляют.
Его злой хохот был похож на карканье старой больной вороны. Одной рукой еще сильнее сдавил Анне горло, ее лицо побагровело, но она не стала цепляться за его руку, пытаясь хоть чуть ослабить хватку.
– Ты понимаешь, что я могу ее убить?
– Ты умрешь тут же, – сказал я. – Никакого суда. Придет тьма, ты уже никогда не воскреснешь. Ты будешь мертв. Тебя не будет.
Но глаза его оставались все еще безумными, страшный смысл еще не дошел, отчаянная надежда жила, что еще можно что-то выторговать…
– Бросай оружие! – потребовал он. – Бросай!.. Или я сейчас нажимаю курок.
Я видел его подрагивающий палец, вот-вот нажмет, сам того не желая, весь трясется, на губах чуть ли не пена.
– Закрой глаза, – попросил я Анну. – Сейчас на тебя брызнет дрянью, но ты не пугайся.
Она послушно опустила веки. Лицо ее было бледным, но спокойным. Она верила мне, как верила и шла за мной всю жизнь. А этот смотрел на меня выпученными глазами, из уголка губ показалась пена. Я готовился нажать курок, я мог его только ранить, и тогда он точно выстрелит, я мог вообще промахнуться или даже попасть в Анну, но если я послушаюсь и положу пистолет, то он тут же убьет меня… а потом, потом, возможно, и Дашеньку тоже.
В последний момент в моих глазах что-то изменилось, взор ушел поверх его головы за его спину, я чуть-чуть наклонил голову, давая неслышный приказ кому-то, кто подкрался сзади, действовать, и хотя он знал, что я один, все же невольно насторожился и скосил глаза, пытаясь заглянуть себе за спину, рука его начала описывать полукруг, и я нажал курок.
Руку тряхнуло, грохот сухо ударил по барабанным перепонкам. Верхнюю часть головы с всклокоченными волосами словно сорвало ветром. Брызнули отвратительные красные брызги, словно по бутылке с кровью ударили дубиной.
Анна тут же открыла глаза. Только теперь ее пальцы с отвращением ухватились за жилистую руку врага, отбросили с себя, как ядовитую змею. Или, по крайней мере, грязного вонючего ужа.
Она сделала ко мне шаг, не глядя на тело, что грузно рухнуло сзади. В глазах ее был все тот же страх:
– Виктор… Дашенька…
– Что? – вскрикнул я.
– Твой знакомый… Бережанский!.. держит ее в заложниках… Он утащил в летнюю кухню…
Сзади пахнуло хорошими духами. Стелла, появившись за нашими спинами, как сказочная фея или христианский ангел, ласково обняла Анну за плечи, погладила по голове. Анна прижалась к ней, как ребенок, она никогда не была сильной женщиной, а в этом ангеле чувствуется голубая сталь, и Стелла властно и заботливо повела к выходу.
Я все это видел только боковым зрением, мимо с громким топотом подошв пронеслись стены узкого коридорчика, я выскочил через боковую дверь.
В глубине участка сиротливо белела крохотная кухонька. Дверь и одно окно, там внутри кирпичная печь, во все стороны на десятки шагов ровное пространство, если не считать десантников, что залегли и с той стороны.
Грудь моя вздымалась часто, я с трудом заставил себя остановиться. Заходящее солнце освещает домик чуть слева, на кирпичах старой стены видно каждую выбоинку, но в окне черно, как в безлунную ночь. На миг почудилось, что там что-то мелькнуло.
Я сделал два шага вперед, закричал:
– Это я, Никольский!
В избушке было тихо, но у меня возникло ощущение, что за мной наблюдают. Машины милиции стоят плотно, солнце играло на выставленных в нашу сторону стволах ружей и пистолетов.
Сделав еще пару шагов, я крикнул снова:
– Это я, Никольский!.. Покажись, никто стрелять не будет!
Снова тишина, далеко за оградой послышался шум, подъехали еще машины, но мои глаза не отрывались от избушки. Наконец там зашевелились, дверь чуть приоткрылась, темно, затем распахнулась во всю ширь. Там присел на корточки Бережанский, левой рукой к груди прижимал Дашеньку, а правой приставил ствол пистолета ей в бок. Правая щека ребенка была расцарапана. Кровь с такой силой ударила мне в голову, что в глазах я услышал треск лопающихся кровеносных сосудов. Взор застлало красным. Я ощутил, как разрываю его на части, разбрасываю еще теплые куски мяса…
Бережанский, взмокший и с трясущимися очками, бородка взлохмачена, прокричал истерически:
– Ну что скажешь? Вот и пришла проверка на твою прочность!
Дашенька смотрела исподлобья, ствол давил ее так сильно, что она закусывала губу. Я с трудом загнал глубже ярость, что рвалась звериным рыком, застилала глаза красной пеленой.
– Ты ее знаешь.
– Проверим! Проверим, как твои идеи работают на практике, а не на митингах!
Я покачал головой:
