чьим не спутаешь, пророкотал тяжело:
– Перегнули ребята… Мы в самом деле выпустили джинна из кувшина. Как теперь загнать обратно…
Черногоров задвигался, оглянулся на нас, но все молчали, и министр МВД сказал наигранно бодро:
– Зачем загонять? Джинном надо управлять. Пусть ломает старые дворцы и строит новые гаремы, раз уж мы мусульмане.
Кречет шутки не принял, лицо оставалось серым, землистого цвета. Мы тихохонько переглядывались, чувствуя, как в нашу жизнь заползает нечто страшноватое, вызванное нами, но нами уже не управляемое.
Забайкалов поинтересовался:
– Что там стряслось?
– Сейчас проверяется информация, – ответил Кречет неохотно. – Но, по предварительным сведениям, наши схлестнулись с американцами.
В комнате настала мертвая тишина. Я видел, как в головах этих людей, самых ярких и способных в правительстве, бешено работают мозги. Краснохарев проговорил несчастным голосом:
– Надеюсь, не в теплых морях?
– Пока только в Крыму, – ответил Кречет. Он подошел к столу, ногой придвинул стул и опустился так тяжело, что все мы увидели, каким он может стать лет через двадцать, если каким-то чудом сумеет дожить. – Черт… То ли американцы в самом деле подошли слишком близко к нашей территории, то ли наши вышли навстречу… Словом, был бой. Ранено семнадцать человек. Убитых… что прискорбно, нет совсем.
Коломиец спросил непонимающе:
– Почему прискорбно? Это же хорошо, что нет убитых! За раненых американцы и так крик поднимут! Как бы санкции не ввели.
Кречет зыркнул, будто готовился вогнать в землю по ноздри, прорычал:
– Черт… Когда же о своих начнете заботиться? Вот она, рабская российская душонка!
Коган, похоже, догадался первым.
– Это с нашей стороны?
– Да.
Коган присвистнул, спохватился, зажал себе рот:
– Простите. Вот почему в стране не хватает денег на зарплату шахтерам. А что с американцами? Никто не пострадал?
Кречет покачал головой, глаза его сошлись на одной точке в середине стола:
– А это как посмотреть. Раненых, к примеру, нет.
– Это… как?
– Не страдают уже.
Черногоров задвигался, улыбка уже давно сошла с румяного лица, спросил внезапно охрипшим голосом:
– Сколько их было?
– Рота. Элитная часть!
В кабинете словно ударил декабрьский мороз. Я чувствовал, как меня до костей пробирает озноб. Члены кабинета ежились, переглядывались, но голов не поднимали, а взгляды скользили по гладкой поверхности стола, как шайбы, которые беспорядочно перебрасывают друг другу.
Только Коломиец смотрел непонимающе. Я ощутил его взгляд, но не поднял голову, тогда он провозгласил обиженно, ни к кому, в частности, не обращаясь лично:
– Но почему прискорбно?
В холодном морозном воздухе неуместно живо прозвучал голос Черногорова:
– Получается, что мы волки, а они – овечки. Выходит, они даже не сопротивлялись. То ли совсем одурели, готовясь всех нас поставить на четыре кости, то ли наши не дали им и рта раскрыть… Все-таки не козу прибили, а роту солдат. Не простых – роту элитных коммандос!
В кабинет заглянул Мирошниченко с кучей бумаг. Увидел наши похоронные лица, попятился, бесшумно и очень быстро прикрыл за собой тяжелую дверь.
В середине стола на большом дисплее появилось милое лицо Марины. Голос прозвучал так, словно она стояла рядом с каждым из нас:
– Господин президент, командующий базой Севастополя.
Кречет ткнул пальцем в Enter, на экране проступило расплывающееся пятно, смутно виднелись впадины глаз и рта. Кречет бросил отрывисто:
– Докладывай!
Голос командующего, в отличие от изображения, звучал четко, словно генерал стоял навытяжку перед Кречетом:
– Они нарушили границу между украинской частью и нашей!.. Мы в самом деле предупредили, я могу предъявить пленки, записи. Они не пожелали ответить, тогда мы, согласно уставу, приняли меры. А так как
