часы на башне Дома Советов показывали 0:03.
На 24-е ноября Мария Дэви Христос назначила конец света.
На 12-е декабря Борис Николаевич Ельцин назначил принятие новой Конституции. А до кучи и выборы нового парламента, который теперь должен называться Думой… Чем хуже конца света?
Летел над Москвой октябрьский зябкий ветер. Он больше не пах гарью, в нем уже не порхали выброшенные взрывами из помещений Белого дома сотни тысяч листов бумаги… Но страх и ненависть остались.
Мукусеев пытался работать, но работать фактически не мог. Душила сербская память, снились подсолнухи и треск цикад по ночам. Он просыпался, курил и знал, что жена тоже не спит, но делает вид, что спит.
На службе возникла проблема с утопленной видеокамерой. На ТВ воровали уже миллионами, но камера стоимостью сорок тысяч зеленых была криминалом… А не продал ли ты ее, брат?
Однажды вечером Мукусеев позвонил Зимину. Прокурорский Владимиру как будто даже обрадовался, сказал:
— А-а, волк телевизионный! Ну что вы там, на телевидении-то, все сопли жуете?
— Ага, — ответил Мукусеев, — мы все сопли жуем… А вы в прокуратуре?
— А мы, брат, ого! Мы, блядь, правовое государство строим!
— По законнику Стевана Душана? — спросил Мукусеев.
Зимин засмеялся и сказал:
— Если бы по Стевану Душану — так мы бы порядок-то навели… А может, встретимся, Володя? Усидим литрушечку?
— Я не против.
Они встретились в небольшой пельменной, хозяином которой был один из старых «клиентов» Зимина. Рашид (так звали хозяина) проходил по 88-й и вполне мог получить «реальный» срок, но Зимин разглядел в нем запутавшегося студента, а не матерого валютчика и помог… Следак в те годы сам еще был молод и, точно так же, как у Рашида, у него была беременная жена. С тех пор прошло много лет, но татарин добро помнил…
— Здравствуйте, Илья Дмитриевич, — приветствовал Рашид Зимина. Потом узнал Мукусеева, вытаращил глаза и сказал:
— Здравствуйте, Владимир… э-э…
— Просто Владимир, — ответил Мукусеев.
Им накрыли лучший («Президентский», — сказал Рашид) столик и сделали пельменей по особому рецепту. На столе появилась запотевшая бутылка «Сибирской», фирменный татарский соус и кружки с пивом. Рашид обслуживал лично.
Выпили. Без тостов и не чокаясь… Как будто поминали кого.
— Как живешь, депутат? — спросил Зимин.
— Какой же я теперь, к черту, депутат?
— Сами виноваты — лизали Елкину жопу. Долизали!
— Ладно тебе, Илья Дмитрич…
— Да мне-то ладно. А вот однокашник мой по юрфаку — он в Верховном суде геморрой парит… Так вот он запил.
— Что так?
— Как что? Когда Елкин объявил о роспуске парламента, Верховный суд сразу же вынес решение: это противоречит Конституции. Остановило это Елкина?… Вот тебе, Володя, и демократия! Вот тебе и правовое государство! Я уже человек старый и циничный, но такого блядства еще не видывал…
Пельмени были хороши. Хороша и водка. Негромко играла музыка.
— Скажи мне, Илья Дмитрич, — произнес Мукусеев, — как ты думаешь — что в действительности произошло…
— Между Джинном и Широковым? — перебил Зимин.
— Да, — кивнул Мукусеев. Зимин положил вилку, откинулся на спинку стула и посмотрел на Владимира долгим, внимательным взглядом:
— Тебе это важно?
— Важно.
— Обычно в таких случаях в протоколах пишут: на почве внезапно возникшей ссоры после совместного распития спиртных напитков…
— Я серьезно, Митрич.
— А я — нет.
Зимин налил водки в стопки, поднял свою: давай… Выпили. Прокурорский важняк отломил кусочек хлеба, понюхал и положил его на тарелку. Потом сказал:
— Я не знаю… я не знаю, Володя, что между ними произошло. Вернее, не «что», а «почему»? Но козе понятно, что не из-за выпивки. Югославы прислали результаты экспертизы: содержание алкоголя в крови Широкова было незначительным. Надо полагать, что у Джинна тоже. Кроме того, оба умеют себя контролировать… Однако товарищ полковник схватился за гранату.
— Думаешь — растяжку на Гойко поставил Широков?
— А кто же еще?
— Зачем? Зачем ему это?
— А ты догадайся, — с ухмылкой произнес Зимин. Какое-то время сидели молча.
— Думаешь, что Широков предатель? — спросил Мукусеев.
— Нет, конечно…
— Тогда почему?
— Потому что интересы России все понимают по-своему, дорогой коллега. И правду о смерти Ножкина и Курнева элементарно пустили в размен… Хочешь, одну байку тебе расскажу?
— Байку?
— Байку, байку… Так вот, слухай старого прокурорского пердуна, Володя. Представь себе такую ситуацию: выезжает в некую братскую республику некая следственная группа. С задачей: раскрыть некое преступление… Группа небольшая. Три человека: депутат, сотрудник разведки и прокурорский пердун, да еще на месте к ним прикрепили четвертого… Но перед началом командировки прокурорского вызывает к себе начальник… Очень большой начальник! Почти что самый главный прокурорский начальник… Вызывает и говорит. Много говорит. Долго. И не очень внятно. Но прокурорский следак человек опытный и ушлый. Эзопов язык понимает. Поднаторел за годы работы. И понимает, что говорят ему следующее: расследование нежелательно… В интересах отечества нужно бы сделать так, чтобы прошло оно… э-э… безрезультатно. При твоем опыте, дорогой коллега, задача вполне выполнимая… Кстати, прокуратуре в конце года должны выделить пятнадцать квартир в новом шикарном доме. Хватит уж тебе в двухкомнатной хрущевке куковать. — Зимин умолк и снова налил водки.
— Это ты мне, Дмитрич, байку рассказал? — спросил Мукусеев.
— Байку, Володя, байку… И ничего, кроме байки. Давай выпьем.
— Погоди, Илья Дмитриевич, — сказал Мукусеев и накрыл рукой свою стопку. — Погоди… Почему ты мне рассказал свою «байку»?
— Па-а-чему? По кочану! Потому, что и сотрудника разведки тоже мог вызвать к себе большой начальник… И тоже побеседовать об интересах отечества.
Из— за дальнего столика в противоположном углу зала раздался громкий хохот и матерщина. Зимин недовольно поморщился и покосился на шумную компанию -за столиком сидели два молодых мужика характерной наружности и две девахи тоже наружности характерной…
— Так ты, Илья Дмитрич, хочешь сказать, что Широков… — начал было Мукусеев, но Зимин перебил:
— Я ничего не хочу сказать… Я так — байки травлю.
Снова раздался мат. Зимин недовольно обернулся к ком — пании и произнес:
— Нельзя ли потише, молодые люди?
— Пошел на х…, — ответили ему.
