непросто. Как бы вскользь, мимоходом, в отчете было упомянуто, что дамой, похожей на Рахиль, интересуется австрийская криминальная полиция. «Возможно», — подумал Семенов, усмехаясь. В отчете было также упомянуто, что указанная госпожа Даллет на территории Израиля никогда не появлялась и каким образом она получила израильский паспорт — непонятно. Это странно, сэр!
— А дальше вам, ребята, еще непонятней будет, — вслух сказал Семенов.
Он оценил выдержку и иронию английских коллег. И подумал, что скоро они попросят увеличить гонорар. Или откажутся от контракта. Народ в Европе наивный, законопослушный, а от фигуры Рахиль Даллет за милю тянет криминальным душком.
Могут отказаться, — подумал полковник, — репутация дороже денег.
Он быстро составил ответ на английском. В своем ответе заказчик Курт Иенсен тоже с известной долей иронии извещал детективов, что понимает их сомнения и надеется на дальнейшее успешное сотрудничество, основанное на строжайшем соблюдении законов Божьих и человеческих. В случае возникновения финансовых трудностей в связи с работой по делу он, Курт Иенсен, готов обсудить порядок компенсации. И — пожелание удачи. Затем ответ был отправлен в Пардубице, а оттуда ушел в Стокгольм. Из Стокгольма факс за подписью Курта Иенсена отправился в Лондон.
От Андрея Обнорского Береза вышел далеко за полночь. Был он изрядно нетрезв, но еще не в том состоянии, когда теряют контроль над собой. Можно было бы написать, что Сергей Березов ушел от Андрея навеселе… Можно, да нельзя, потому что был Береза мрачен. Он прошел мимо невзрачной пятерки, в которой дремал конвой Обнорского, сел в свою копейку. Какое-то время собирался с мыслями. Мысли у него тоже были мрачными. Губы беззвучно шевелились… Спустя несколько минут он запустил двигатель и поехал. Спустя еще минут десять Береза нашел то, что искал, — уличный таксофон. Он вылез из машины и зашел в будку с выбитыми стеклами. Холодный ветер остужал лицо. Береза набрал номер. Он приготовился ждать, пока кто-то неизвестный на том конце провода снимет трубку. Но ждать не пришлось — трубку сняли сразу. Как будто сидит у телефона и ждет звонка, — подумал Береза. На самом деле так и было — звонил Серега на контактный телефон. Человек, обслуживающий этот канал связи, ничего не знал о том, кто звонит и кому предназначена информация. Он просто принимал то, что ему сообщали, и перезванивал на некий номер, где стоял автоответчик. Обслуживал точку старый больной вор-инвалид. За работу ему подкидывали деньжат и лекарств.
— Слушаю, — ответил Березе скрипучий старческий голос.
— Племяннику посылку передал, — сказал Береза. В трубке молчали. — Алло, вы слышите?
— Да, говорите.
— Получил племянничек посылку. Ясно?
— Ясно. Что еще?
— Да ни хера, — зло сказал Береза и грохнул трубку на рычаг.
Он вышел из будки, забрался в салон и решил, что ночевать будет в машине: зачем пьяному ночью шляться? Уже засыпая. Береза подумал, что за сегодняшний поступок придется дорого заплатить. И он был прав: заплатить ему еще придется.
Вечер двадцать восьмого сентября и ночь на двадцать девятое надолго запомнятся питерской братве. Этот вечер и эта ночь ознаменовались массовыми рейдами милиции по злачным местам. Сотрудники милиции действовали жестко, выплескивая всю накопившуюся злость. Особенно свирепствовал РУОП. Начальник управления полковник Кузьменко лично проинструктировал сотрудников, отправляющихся в рейд. Он скверно себя чувствовал — к осени всегда обострялись ранения, полученные в Афгане. Весь личный состав знал, что через три-четыре недели полковник ляжет в госпиталь. Туда, где лежат сейчас Никита Кудасов и Наташа. Все уже знали, что жизнь обоих вне опасности. Но знали и то, что пуля изуродовала лицо Наташи, а врачи обрили ей наголо голову. Кузьменко говорил медленно, несколько раз напомнил о необходимости соблюдать законность. Он отлично чувствовал настрой своих подчиненных. И отлично их понимал…
…Они и показали соблюдение законности! Часть оперов направилась по адресам, где жили или часто появлялись авторитеты. Малейшая попытка качать права заканчивалась ударом кулака или дубинки. К полуночи в кабинетах Большого дома оказался почти весь цвет питерской криминальной верхушки. В коридорах стояли, упершись лбом в стену и широко расставив ноги, бандиты рангом пониже. А новые все продолжали поступать. Любопытно, что среди задержанных все-таки не оказалось первых лиц. Их явно кто-то предупредил. Утечка информации из недр ГУВД давно уже не была секретом ни для кого. Масштабные операции только ярче проявляли это.
И все же задержанных было много — счет шел на сотни. Их распихивали по тесным клетушкам районных ИВС. Прокуратура, которая обычно ведет себя осторожно и сдержанно (для помещения в камеру на любой срок нужна санкция прокурора), на этот раз дала негласное добро.
Менты утрамбовывали содержимое камер ногами и дубинками. Все понимали, что девяносто девять процентов задержанных через трое суток, а может быть и раньше, выйдут на свободу. Грубая полицейская акция была мерой устрашения. Всерьез рассчитывать на какие-то положительные результаты по делу Кудасова не приходилось.
Кого-то, конечно, удастся приземлить. Но это все мелочь: рядовые быки, прихваченные кто с наркотой, кто с кастетом, кто с пушкой…
Часть опергрупп двинулась по кабакам, казино, дискотекам. Тут под раздачу попадали и совершенно посторонние люди. Камуфлированные бойцы в масках врывались в заведения и без разбора пола и возраста укладывали всех на пол. По телевизору это выглядело здорово!… А как насчет сломанных ребер?… Как-как? Не повезло тебе, дядя. Считай, что ты оказался не в том месте не в то время.
Ментовские рейды наделали много шуму. Обыватель, которому ТСБ показала длинный коридор Большого дома, сплошь уставленный по обеим стенам молодцами специфической внешности, был доволен… Специалисты скептически помалкивали. Они отлично знали, что практической пользы от такого рода операций не много: в результате напряженной работы нескольких сотен сотрудников милиции были изъяты граната, три пистолета и полтора десятка единиц холодного оружия. Задержаны два числящихся в розыске преступника. Обнаружен угнанный автомобиль и несколько доз кокаина да анаши… Вот и все, пожалуй.
Но питерской братве эта ночь все же запомнится надолго.
Может быть, надо так почаще? А, ребята?
Старшему оперуполномоченному Виктору Чайковскому позвонил полковник Тихорецкий.
— Действуй, Виктор, — сказал он. — Искомое найдешь в туалете, за унитазом.
— Понял, — ответил Чайковский.
Вечером двадцать девятого Андрей Обнорский возвращался домой.
Был обычный петербургский осенний вечер, с ветром и дождем, с одиноко спешащими пешеходами. Настроение было под стать погоде. Дворники размазывали грязь по лобовому стеклу. Ослепляли фары встречных автомобилей, резали глаза вспышки стоп-сигналов попутных. Пронеслась, завывая сиреной, с включенной мигалкой скорая.
День у Андрея выдался тяжелый. С похмелья он чувствовал себя совершенно разбитым. К тому же у него был крайне неприятный разговор с главным редактором. Собственно, и не разговор даже… говорил только редактор, а Обнорский, сидя возле огромного стола, безучастно смотрел в окно. На него лился поток слов, в котором чаще всего звучало что-то такое про ответственность, дисциплину, коллектив и индивидуализм. Обнорский слушал весь этот бред минут пять. Потом встал и вышел из кабинета. Главный так и остался стоять с открытым ртом, и длинная фраза о значении журналистики осталась недоговоренной до конца.
Потом к Обнорскому зачем-то приперся Батонов. Друг с другом они общались мало… Так, на уровне «Здорово — как дела — все нормально». Батон чего-то мялся, нес ерунду, и непонятно, что ему было нужно. Дважды рассказал один и тот же несмешной анекдот, сплетню про одну известную актрису и еще какую-то ахинею…
— Батон, — сказал наконец Обнорский. — Чего ты от меня хочешь?
— Да я… да так просто зашел. Поболтать, — ответил Батонов и поспешно вышел.
Потом Андрей плюнул на все, сел в «Ниву» и погнал на северную окраину города. Там, на углу Луначарского и Культуры, находился госпиталь МВД. Сзади тащилась машина сопровождения.
