— Да вот, у «комарика» мотор простыл, чихает на свежем ветре. К вам за микстурой залетел.
— А я думал, что бросил ты свои плюхи. Перешел из таксистов в ряды нормальных людей.
— Это кто у тебя «нормальные»? — спросил Мартин с привычным для своего летного сословия» легким пренебрежением к истребителям, — Твои что ли? Пока вы из своих зубочисток целитесь, наши бомбы войну выиграют!
Как и полагалось, за истребителями не заржавело.
— Вот и выигрывали бы, а то вечно ноете, что «прикрытия нет, прикрытие проспало!», — Берлинг очень, похоже, изобразил панические нотки, окружающие рассмеялись.
Мартин окончательно успокоился, его приняли как своего, расступившись и дав место за летным столом.
— Ну, насчет выигрыша ты загнул, — неожиданно серьезно сказал Берлинг, отпивая из кружки — А вот про зубочистки верно сказано.
— Что, дает немец прикурить? — нейтрально заметил Мартин.
— Крепко дерутся, твари. Весь боекомплект изведешь, а он все летит. Пушек на всех не хватает. А те, что есть, ненадежные. Вышел на шесть часов, а тебе вместо очереди — «тыр-пыр» и лети к маме, жаловаться на жизненные неудачи. Из пулеметов люссера долбить еще ничего, вот «вундера» валить — тяжелый труд, а уж «Грифона»… Не менее чем вдвоем и то боезапаса может не хватить. Ну да черт с ними. Сам-то сейчас где?
— Как и ты. Истребителем. Но ночным.
— Ух, ты. А я «комарик» твой увидел, подумал кто-то из специальных прилетел. Разведчик или скоростной бомбардировщик.
— Нет, это только я и совсем не специальный!
Рассмеявшись, Мартин приступил к еде.
— Много настрелял? — Утолив первый голод, летчики вернулись к разговорам о жизни. Услышав вопрос, Берлинг некоторое время жевал хлеб, пребывая в раздумье, а потом ответствовал:
— Вчера двоих. Люссеры. Сегодня хорошо, сам ушел. Навалились, когда мы прорывались к бомбардировщикам, выпали из облаков, неба видно не было. Злые как собаки.
— Потери?
— Повезло. Нашей эскадрилье, то есть повезло. Хотя у самого несколько дырок нашли. С нами не особенно связываются, триста часов налета при подготовке — это триста часов. Видят, что канадцы в небе, вот и не лезут. Ищут кого попроще. Бомбардировщики у них сейчас на привязи, после такого то конфуза, а вот истребители погуливают.
Они помолчали.
— А что там справа за ребята? Какие-то невеселые… — спросил Мартин.
— Соседи. То ли южноафриканцы, то ли родезийцы. Воюют в Королевских ВВС, поди, их разбери.
— Подойдем? Интересно. Я думал. Если из Африки, то обязательно негры.
— Негры — это к вам. Пошли.
Два парня, один высокий, худой, белобрысый, чем-то похожий на немца, а другой маленький, жилистый, смуглый, словно нехотя пережевывали содержимое тарелок. Как оказалось, одного из них Берлинг знал.
— Привет, Войцех! Как жив-здоров?
Так это не родезийцы, догадался Мартин. Либо чехи, либо поляки.
— Жив, жив, — как-то меланхолично промолвил славянин и снова уткнулся в тарелку.
— Что-то ты невеселый сегодня. Видать гармони не услышим. Эй, Мартин, этот рыцарь печального образа, знакомил нас на днях с русской гармонью! Незабываемое зрелище! Войцех, сыграешь для брата- ночника?
Мрачный Войцех продолжал буравить взглядом скатерть.
— Не будет сегодня гармони, — сказал он, наконец, крепче сжимая вилку.
— Да что случилось, люссеры? — наконец догадался Берлинг.
— Нет, не люссеры, — Войцех оттаял и его словно понесло.
— Дежурили эскадрильей в районе Менстона, понимаешь, — быстро заговорил он, отстукивая в такт словам вилкой по столешнице, — Ждали бомбардировщики. Там кто на третьем харрикейне, кто на вархоке, а у нас спитфайры. Держим небо, ждем люссеры. И вдруг какие-то сволочи!
Поляк разразился чередой странно звучащих слов, похожих на очень сильно искаженный русский, который австралиец знал с пятое на десятое. Родной польский, понял Мартин, и наверняка не те слова, что говорят в церкви.
— Мы сначала думали наши на стареньких «хоках» прилетели, — продолжал Войцех, — Идут с превышением, нагло, ничего не боятся. А потом с переворотом, в пике и началось. Немцы! Какой-то новый истребитель. Не люссер. Лоб здоровый, движок мощный, пикирует — мы и рядом не стояли. Когда бьет, от пушечного огня на фейерверк похож. И маневренный, зараза!
На них оглядывались, некоторые кивали в подтверждение. К столу подтягивались новые слушатели, привлеченные необычными известиями.
— Они с харрикейнами в миг разобрались! Разогнали эскадрилью, будто ее и не было! А мы попробовали бой дать. Да только где там. Его жмешь, он на вертикаль! С одним сцепился. Ни-че-го не вижу. Думаю, кто в хвост выйдет, снимет. Только ручку в разные стороны дергаю. Ушел в вираж. Немец виражит всегда слабее, все знают. А этот рвет в другую сторону, не успеешь оглянуться, а он уже в хвост норовит выйти. И так минут десять. Как разлетелись, не помню. Вижу земля в метрах пятидесяти, дома, фермы. Кое- как сориентировался и сюда, на остатках бензина.
— Это как так, что спитфайр немца не накрутил? — не поверили ему. — Такого не может быть! Может, ошибся в чем?
— Да не люссер это! Я же сказал тебе, ручку выжимаю, чтобы в хвост выйти, а он «ножницами»! Того гляди, сам на хвост присядет!
— А как выглядел?
— Люссер надуй, радиальник вперед поставь, вот тебе и самолет.
— Может русский И-16, они вертлявые, или что-то из французских запасов?
— Да точно нет. Я с ними вот так навоевался! Русскую «крысу» ни с кем не спутаю. А это немец!
— Бывает, еще летчик опытный попадется. Такой и на «ступенях» попотеть заставит.
— Может и ас, но…
— Понял, Войцех, понял, новый немец.
Вокруг гомонили, обсуждая новость, а поляк пристально всматривался в лицо Мартина.
— Ты лучше скажи, — обратился он к Берлингу, но, все так же, не отрываясь от австралийца, — дружок твой из «Арсенала»?
— Да, дружище, — ответил сам за себя Микки, нездоровое внимание поляка ему не понравилось, и он говорил неспешно и умеренно вежливо, готовясь к конфликту. — Сейчас числюсь в «Арсенале». А вообще ночной бомбардировщик.
— Он начинал в австралийских королевских ВВС, потом ушел к Ченнолту, — дополнил Берлинг, — «Арсенал» скорее реклама. Дескать, за нас весь мир. Смотрите, какие у нас успехи.
— А я думал, американец… — Войцех как-то сразу утратил интерес к австралийцу, поник и обхватил кружку обеими ладонями, словно пытался согреть их.
— И что, если бы и американец? — уже воинственно спросил Микки. Американцев он тоже не особенно любил, но собеседник тянул на «Арсенал», да и «Босс» был чистокровным янки, а за своих надо вступаться всегда.
— Да в морду тебе бы дал, — просто и честно ответил поляк, — Продают оружие и нашим, и вашим. А нас бьют им, бьют! Пол-эскадрильи эти немцы свалили! Бернара срезали на подъеме… Каспера сожгли прямо в воздухе…А откуда у них радиальный движок? Не было никогда! Проклятые янки им продали! Пропади они пропадом!
Лицо Войцеха перекосила гримаса, он попытался сдержаться, отвернувшись, прикрывая лицо ладонями. Но безнадежно махнул рукой и неожиданно заплакал, низко опустив голову, прикрывая лицо широкими ладонями крестьянина. Его обступили товарищи, кто-то ободряюще хлопнул по плечу, кто-то
