Каждый свой триумф, даже самый крошечный, Николай Николаевич добывал с боем. Со временем он научился философски воспринимать неприятные сюрпризы, столь частые на его тернистом жизненном пути. Бились много раз проверенные и испытанные самолеты. «Коллеги» беззастенчиво крали его конструкторские находки, заявляя как свои достижения. Вернейшие соратники вели себя так, что становилось стыдно за них. От него уходили к другим конструкторам, громко хлопая дверью и злословя, чтобы потом вернуться, прося о прощении. Чего стоил только тернистый путь По-1 и МиГ-3 в серию. Конструктор терпел, работал, прощал. Это была его жизнь, к которой он давно привык, и все камни, которые судьба щедро бросала ему под ноги, он воспринимал как плату за возможность и право делать самолеты.
Самолеты…
Когда он был мальчиком в коротких штанишках, это были нескладные уродцы-этажерки, из фанеры и веревок. Сейчас правнуки тех аэропланов готовились к переходу на реактивную тягу. В том числе и его стараниями, его работой.
Жизнь Поликарпова не просто была связана с авиацией — авиация и была его жизнью.
Лишь изредка давно забытое чувство обиды за непонимание, непризнание возвращалось к нему. Николай Николаевич прятал его в самые дальние уголки сознания — нарком авиационной промышленности по опытному самолетостроению не мог себе позволить подобные эмоции. Но обида все равно оставалась.
Сегодня был как раз такой день. Он сбил ноги на непрерывной череде совещаний, потеряв счет кабинетам, которые пришлось посетить. Конечно, положение и должность позволяли вызвать к себе большую часть собеседников. Но Николай Николаевич давным-давно уяснил простую истину — пока сам не сделаешь и не проконтролируешь, дело не сладится. Кроме того, он предпочитал личное общение шелесту мертвых слов в телефонной трубке. В простой человеческой беседе люди раскрывались, вопросы решались быстрее, находились скрытые резервы, и работа делалась гораздо быстрее.
И когда бесконечный день все-таки подошел к концу, его встретил в коридоре Маленков и попросил задержаться, чтобы поговорить о текущем состоянии дел в авиационной промышленности. И не с кем- нибудь. Николая Николаевича ждал Сталин.
У Поликарпова опустились руки. Сталин никогда не вызывал к себе просто так, для поверхностного трепа. Он мог говорить о чем угодно, но всегда строго по делу, очень глубоко и детально. Идти на встречу со Сталиным сейчас было все равно, что начинать рабочий день сначала.
Пытаясь выторговать отсрочку, он попросил послать машину в наркомат за необходимыми для предметного разговора бумагами. Но Маленков развел руками:
— Товарищ Поликарпов, все необходимые бумаги есть. Нужен свежий взгляд. Посмотреть на перспективу с разных сторон. А бумаги — это для заявок на алюминий, станки и квалифицированных рабочих. Приходите, скажем, через тридцать минут. Определитесь с приоритетами.
Странное дело, подумал Николай Николаевич. Внешне Георгий Максимилианович был похож на забавного пухлого пупса, что в последние годы поставляла в детские магазины немецкая игрушечная промышленность, но в этом случае как никогда были справедливы слова поговорка про обманчивую внешность. И этот жесткий, деловой человек ищет его, как ни поверни, а лишь заместителя народного комиссара, и как бы просит об одолжении, там, где может просто приказать. Тем более, что здесь глава правительства выступал проводником воли самого. Суть вопроса от этого конечно не меняется. Попробовал бы он только уклонится от разговора с Самим. Но форма тоже имеет значение.
Мат не единственный способ общения с подчиненными. Да, многое изменилось за истекшие годы. Многое к лучшему. Значит, он все-таки завоевал определенный авторитет и с его мнением по-прежнему считаются.
Тяжело вздохнув под тяжелым взглядом сопровождавшего его офицера, Николай Николаевич толкнул дверь, входя в помещение, так, как бросаются в холодную воду. Изобразив на лице деловую решительность и чувствуя легкую дрожь в коленях.
Не любил он этих совещаний.
И совершенно не добавляло оптимизма присутствие Самойлова, нейтрального человека, в одночасье ставшего еще одним врагом.
Николай Николаевич почувствовал тоску. Как было бы хорошо, если бы самолеты можно было проектировать и строить вообще без людей, их амбиций, борьбы и интриг. Петр Алексеевич открыто улыбался, и это навевало дурные предчувствия. Значит, уже наябедничал. И надо полагать, успешно… Действительно, этот что здесь делает? Нет, особое положение наркома среднего кораблестроения было известно. Но чтобы с ним советоваться в узком кругу по авиационным вопросам? Сразу вспомнилось злое выражение лица Кудрявцева, упертого моремана не видевшего в упор ничего не связанного с его авианосцами. Вот спросят сейчас про По-1К, а бумаг под рукой нет. И доказывай что ты не верблюд. Память, она, случается, подводит…
Кто знает, чем закончится разговор. И кто завтра будет заместителем Шахурина. Он, Ильюшин, Туполев, его заместитель Микоян или даже молодой, но успевший набить оскомину своей активностью Яковлев.
Поликарпов собрал всю волю и приготовился дать бой.
— Здравствуйте, товарищ Поликарпов, — голос хозяина кабинета был вполне дружелюбным. Он стоял у окна в своем полувоенном френче, с неизменной трубкой в руке. — Присаживайтесь. Мы с товарищем Самойловым хотим с вами посоветоваться.
Видимо удивление на лице авиаконструктора было слишком явным. Сталин усмехнулся в усы. Самойлов улыбнулся еще шире. Странно, но в его улыбке не было ни злости, ни триумфа, только доброжелательность.
— Вы присаживайтесь, присаживайтесь. Послушаем вас, послушаете вы. Нас самолетостроение очень интересует, а вам тоже, может быть, будут интересны соображения товарища Самойлова.
Взяв себя в руки, Николай Николаевич сел за стол, напротив адмирала. Ничего, повоюем еще. Посмотрим, где и чья возьмет.
Сталин начал издалека, как обычно подводя к собственно вопросу через краткую предысторию.
— Обсуждали мы как-то с ответственными товарищами — что делать, если британские империалисты все же смогут разжечь новый военный пожар… И возник вопрос — какие самолеты лучше всего подходят для войны с Англией?
Сталин сделал паузу и изучающее взглянул на Поликарпова, словно давая тому время проникнуться серьезностью вопроса. Убедившись, что его слова воспринимаются с максимальным вниманием, генсек продолжил:
— Давайте нарисуем идеальный облик наших Военно-воздушных сил, чтобы стремится к нему всеми силами. Исходя из данных, предоставленных вашим наркоматом, было признано, что лучше всего для нас подходят следующие разработки. Ваш истребитель По-3, истребитель Таирова Та-Збис, штурмовик товарища Сухого, бомбардировщик Ту-2, а также четырехмоторный бомбардировщик Пе-8. Эти самолеты к весне сорок четвертого года должны составлять основу наших военно-воздушных сил. Какие будут предложения, по осуществлению технического перевооружения ВВС, в кратчайшие сроки, и что вы думаете про эти самолеты?
Да, всего лишь дать краткий и исчерпывающий обзор всему перспективному авиастроению страны, экие мелочи, подумал Поликарпов, чувствуя предательскую беспомощность.
Он попросил пару минут на размышления.
Самойлов вполне искренне радовался. Замнаркома ему нравился. Человек, мало приспособленный для многоходовых аппаратных интриг, но поневоле в них участвующий ради своего дела и общего блага не мог не вызывать уважение. Как правило, такие либо быстро ломались, либо становились законченными сволочами. Николай Николаевич не ломался и сволочью не стал, он был как бы незаметным становым хребтом советской авиации — немного смешной, иногда нелепый, вызывающий снисхождение у более напористых и агрессивных коллег. Но уйди он — и авиация осиротеет.
Самойлов до поры искренне не понимал странной ситуации вокруг палубного «По», печалился из-за того, что, по-видимому, Поликарпов все же перенял нечистые приемы борьбы за заказ, которыми, увы, не брезговали многие конструкторы.
Тем радостнее были новые вести.
