Шанов сразу проследовал во вторую комнату, на ходу бросив через плечо: — Сюда не входи, — и начал чем-то греметь, словно двигая по полу что-то массивное и тяжелое, металлически позвякивающее.
Аркадий остановился посреди комнаты. Обставлена она была очень скромно, если не сказать бедно. Стол у окна, колченогий и поцарапанный. На столе высился какой-то достаточно громоздкий прямоугольный предмет скрытый наброшенной скатертью. Такие же побитые и поношенные на вид стулья. Обычная кровать со снятым пружинным матрасом и деревянным щитом вместо него. По-солдатски простое и строго застеленное одеяло.
Большая сборная этажерка под потолок, заставленная книгами и стопками каких-то брошюр. В глаза сразу бросалась внушительная батарея из почти десятка толстенных томов в черной обложке и золочеными буквами на корешках. «К. Маркс»», прочитал Аркадий. Еще один том из той же серии лежал на столе, закрытый, многочисленные закладки высовывали из страниц бумажные язычки. На самом большом листке Аркаша прочитал написанное крупными печатными, почти типографскими буквами «Картофельный спирт». Какая связь между Марксом и картофельным спиртом Аркадий не понял и продолжил осмотр.
Рядом с томом Маркса лежала опасная бритва, очень необычная на вид, с костяной рукоятью, пожелтевшей от времени и металлическими накладками на щеках. Сам не понимая почему, Аркадий взял ее и, раскрыв, покрутил в руках. Кованое, необычно широкое лезвие было отполировано и выглажено, за ним определенно тщательно ухаживали. Сквозь сверкание полировки проступал как бы выходящий из глубин клинка рисунок образованный хитрым сплетением множества пересекающихся линий толщиной не больше волоса. Широкое полотно на конце срезано и заточено под тупым углом, почти как сапожный нож. На рукояти оказался стопор, надежно фиксирующий лезвие в открытом положении. На одной из серебряных накладок были выгравированы полустертые буквы, складывающиеся в надпись. Аркадий с трудом разобрал «… вырезать крас… заразу бес… дно и повсеме …».
Держать в руке бритву было почему-то очень неприятно. Она холодила руку как кусок льда, рукоять казалась липкой, словно вымазанной какой-то слизью. Мальчик положил, почти бросил ее на место. От броска битва раскрылась полностью, стопор замкнулся, и теперь странное орудие лежало, поблескивая хищным зловещим оскалом. Аркадий отвернулся.
В углу близ окна громоздились три гири, одна поменьше, две побольше, парные. Такие же побитые и поцарапанные, как почти все в комнате. Хозяин явно был строгим консерватором, привыкшим к старым, проверенным временем вещам.
Честно говоря, комната несколько разочаровала Аркашу. От необычного соседа он ожидал такого же необычного обиталища. Но жилье Шанова было серо, однообразно и скучно. Смотреть здесь было откровенно нечего, и Аркадий начал подумывать об отступлении. Он повернулся, стараясь не шуметь, чтобы незаметно выйти. Взгляд его упал на стену у двери. Аркадий замер.
Три фотографии висели в ряд, две слева, одна справа, заключенные в неказистые, но очень аккуратно сделанные самодельные рамки. По-видимому, повешены они были в порядке съемки.
Первая была очень старая, в желтых сглаженных тонах характерных для фотографического дела начала века. Три человека стояли у какого-то непонятного бревенчатого строения, похожего на приземистую избу с очень узкими, похожими на бойницы оконцами. На заднем плане высились огромные хвойные громадины, раскинувшие пушистые игольчатые лапищи. В центре композиции в свободной легкой позе, небрежно заложив руки за спину, стоял сухощавый, подтянутый человек средних лет в гимнастерке, с непонятными знаками различия. Гладко выбритый, с незапоминающимися чертами лица. Рядом, слегка отвернувшись от камеры, словно в неловком смущении, присел на какой-то пенек мужик, заросший густой, окладистой бородищей едва ли не до пояса. Борода и огромная папаха скрывали лицо, оставляя видимыми лишь глаза, но был он немолод, возраст выдавали узловатые пальцы, крепко сжимавшие винтовку. Третьим же, справа, чуть в стороне, был совсем молодой парень. Почти подросток. Широко расставив ноги, по-бычьи склонив наголо обритую голову, сжав руки в кулаки, он исподлобья, уже хорошо знакомым Аркадию мрачным взглядом смотрел куда-то левее и дальше объектива. Вид у парня был очень деревенский — просторная рубаха с простым шитьем на вороте, шаровары на веревочке, но при этом он был подпоясан широким солдатским ремнем, на котором висела массивная кобура. В углу фотографии стоял мелкий канцелярский штамп — неразборчивые, расплывшиеся от времени буквы, Аркадий разобрал лишь «походная… летучего отряда…». И приписанное от руки число — «1920».
На второй фотографии, контрастной черно-белой, вместо леса раскинулся унылый однообразный пейзаж. Не то пустошь, не то какая-то степь, поросшая неровной травой с редкими кустиками. И снова три человека. Шанов, по-прежнему справа, здесь он был гораздо старше, в непонятного цвета блузе со стоячим воротником, но опять же при кобуре. Крайним слева был невысокий азиат, похоже, китаец, неопределенного возраста. Одетый также как и Шанов, но безоружный, он разводил руками в приветственном жесте и улыбался какой-то беззащитно-детской, застенчивой улыбкой, щуря и без того узкие глаза, прикрытые очками в круглой оправе. Одно стеклышко пересекал зигзаг трещины. Между Шановым и азиатом, в центре возвышался гигант типично европейского вида. Косая сажень в плечах, с коротким ежиком светлых волос, воинственно устремивший в камеру классический римский нос. Он тоже улыбался, но криво, одной стороной лица. Как и большинство мальчишек Союза Аркадий неплохо разбирался в военной атрибутике и готов был поручиться, что на гиганте немецкая полевая форма пехотинца времен Великой Войны, но с портупейными ремнями образца тридцать пятого года. Такое сочетание было характерно для немецких советников в Китае до начала сороковых.
По нижнему краю фотографии шло две надписи. Одна, под «немцем» — размашистая сложная роспись витиеватым, едва ли не готическим шрифтом. Под «китайцем» бежала лесенка странных знаков, похожих на следы птичьих лапок на снегу. Год обозначен не был.
Третья фотография была цветной, очень яркой, красочной. На ней был узнаваемый по школьным урокам истории панорама какого-то старинного европейского города. Может быть, прибалтийского, может быть и более западного. Снимали, похоже, с моста или возвышенности, череда красивых аккуратных черепичных крыш убегала вдаль как чешуя красивого экзотической ящерицы, расступаясь перед узкими проходами улочек. На переднем плане стояла пара — мужчина и женщина. Шанов, уже почти неотличимый от себя нынешнего, все такой же строгий, подтянутый, одетый в скверно сидящий костюм траурных тонов. И очень красивая девушка с коротко стрижеными темными волосами в изящной темно-синей паре форменного вида, но без всяких украшений и знаков различия. Девушка широко улыбалась в объектив, показывая ровную линию зубов. Одна ее рука, затянутая в перчатку, была вскинута в свободном летящем жесте, словно указывая на что-то. Другая легла на плечо Шанова, слегка сжимая его. Надпись под фотографией была маленькой, изящной, всего из одного слова «Nachtrichter», и пририсованная веселая рожица.
Больше Аркаша ничего рассмотреть не успел, из-под скатерти, прикрывающей неизвестный предмет на столе, послышался странный звук. То ли скрежет, то ли шебуршание. Тихое, но зловещее. Аркадий вздрогнул от неожиданности. Покрывало дрогнуло, под ним снова что-то прошуршало. И пискнуло.
Мальчик оглянулся по сторонам. Шанов шумно передвигал что-то в другой комнате и возвращаться, похоже, не собирался. Кроме того, он же ясно сказал, что смотреть можно… Аркадий решительно стянул скатерть и в ужасе замер.
Под тканью скрывалась большая проволочная клетка на деревянном остове. В углу стоял деревянный же кукольный домик, дно засеяно слоем опилок. А у проволочной стены, встав на задние лапы и ухватившись передними за перекладины, стояло маленькое чудовище.
Больше всего чудовище было похоже на хомяка, но больше раза в три. Невероятно лохматый зверь, злобно уставился на мальчика белесыми бельмами маленьких глазок, мерцающих через черно-белые лохмы, выставив огромные зубищи. Мгновение они смотрели друг на друга, а затем зверь издал пронзительный свистящий вопль, переходящий в похрюкивание, и с громким клацаньем впился зубами в решетку, пытаясь разгрызть ее.
Аркадий отшатнулся, споткнулся и непременно упал бы, если бы Шанов не поймал его за плечо.
— Ты чего? — сумрачно спросил он, придерживая Аркадия. Ладонь у него была узкая, но твердая как дерево. Мальчик лишь показал на клетку.
— Ты что, морской свинки никогда не видел?
Шанов открыл дверцу клетки и достал зверя. Маленькое страшилище ткнулось ему в ладонь носом и издало серию радостных пищащих звуков.
